Жакомэ остановился.
— Что, может быть? — переспросил Машфер.
— Что можно расторгнуть брак, — докончил дровосек.
— Да, если бы мы жили не в Республике.
— Но говорят, что Республика дозволяет развод, а вот во времена короля, напротив…
— Развод не существовал, хочешь ты сказать?
— Именно.
— Я объясню тебе это в двух словах, Жакомэ.
— Я слушаю.
— Мадемуазель де Верньер, — продолжал Каднэ, — сочеталась только гражданским браком, никакой священник не благословлял этого союза, и для нас, роялистов, она не замужем… Если король вернется, ее брак будет уничтожен.
— Тогда почему она не разведется, если уж так ненавидит начальника бригады?
— Потому, что даже сейчас этот человек еще слишком могущественен.
— Однако он в дурных отношениях с Директорией.
— Ты думаешь?
— Доказательством служит то, что он здесь, его не призывают в армию. С тех пор как умер Робеспьер, его не хотят видеть.
— Однако, — сказал Машфер насмешливым тоном, — я думал, что он приносит пользу Директории.
— Да он сущий разбойник! — сказал Жакомэ. — Он прикарманил деньги курьера, ехавшего из Кламси в Оксерр. Тот вез мешок с луидорами, которые очень пригодились бы для наших братьев в Вандее.
— Видишь, — сказал Машфер, обернувшись к Каднэ.
— Расскажи-ка мне поподробней, что здесь творится, — настаивал тот.
— Я тебе говорил, — продолжал Машфер, — что мы пытались организовать общество Соратников Иегу, как во Франш-Конте и в Верхней Бургундии. Центром сборов был замок Рош.
— У Анри?
— Да. Нас было десять человек, мы хотели похитить директора Гогье, осматривавшего провинции, месяц назад. Ложное известие было причиной нашей неудачи. Однажды ночью мы напали на курьера, ехавшего из Кламси среди Фреттойского леса, но нас атаковала жандармская бригада под предводительством генерала.
— У вас убили кого-нибудь?
— К счастью, нет. Если бы это случилось, нас могли разоблачить, поскольку мы не смогли бы унести трупы. Только одному Пьеррфе раздробили плечо пулей из карабина, но он смог убежать.
— И у вас не захватили никого?
— Нет.
— Никто не был узнан?
— Никто.
— И вы ограничились этим? — с презрением спросил Каднэ.
— О! Будь спокоен, — отвечал Машфер. — Если мы ничего еще не сделали, мы делаем. Мадам Солероль завербовала нас… И в тот день, когда мы получим сигнал из Парижа…
— Не исключено, что этот сигнал скоро будет дан…
— Когда же?
— Возможно, дня через три…
— И кто его даст?
— Я.
— Когда мадам Солероль прочла вашу записку, — сказал Жакомэ, — она написала вам ответ. Письмо у меня.
— Так давай же его поскорее! — вскричал Машфер.
Он взял из рук Жакомэ измятую бумажку, очень мало походившую на письмо и покрытую вместо букв иероглифическими знаками, но эти знаки не были таинственны ни для Каднэ, ни для Машфера, потому что они передали друг другу это письмо. Вот что они прочли:
«Все наши готовы, скажите это Каднэ. Но меня пугает шайка поджигателей, опустошающих страну. Эти негодяи, подкупленные партией, которую Термидор уничтожил, распространили слух, будто мы, роялисты, устраиваем поджоги. Если мы возмутим провинцию прежде, чем этих людей захватят, и если наше предприятие не удастся, нас обвинят во всех этих гнусностях.
Осмотритесь вокруг и все обдумайте… Завтра вечером я буду на свидании, назначенном вами.
Элен де Верньер».
— Она права, — сказал Машфер.
— Да, конечно, — отвечал Каднэ, — но сигнал подан из Парижа, надо повиноваться, притом меры приняты хорошие… И я уверен в успехе.
— Если бы мне помогли, — сказал Жакомэ, — я захватил бы поджигателей.
— Ты их знаешь?
— Может быть… По крайней мере одного. Я видел мельком его лицо во время френгальского пожара. Полагаю, это был один из предводителей их отрядов.
— Ты разве думаешь, что их много?
— Жаль, что Директория скоро должна быть уничтожена! — холодно сказал Жакомэ.
— Почему?
— Потому что я мог бы через неделю выдать всю шайку.
— В самом деле?
— Как и ее главаря.
— Ты знаешь главаря? Кто же он?!
— Я дал клятву и не могу говорить, пока не пройдет пять дней.
— А через пять дней?
— Негодяй выдаст себя, попытаясь исполнить то, что замышляет, и тогда я отправлю его на эшафот.
— Знаешь ли, Жакомэ — сказал Машфер, смеясь, — что ты становишься все таинственнее?
— Я вам предан, месье де Каднэ, — отвечал дровосек.
— О! Я это знаю.
— Но и у меня также есть свои тайны, или, лучше сказать, я храню тайны, не принадлежащие мне.
— Они очень страшные? Не так ли?
— Жизнь мужчины и женщины зависит от моего благоразумия и сдержанности.
— Можно ли узнать, кто этот мужчина и кто эта женщина?
— Месье Анри…
— Анри!
— И его сестра.
— Честное слово! — прошептал Каднэ. — Если я понимаю хоть что-нибудь во всем этом, я хочу лишиться моего имени и называться Солеролем.
— Мне кажется, нам больше не о чем говорить сегодня… — сказал Машфер.
— Да, — отвечал Каднэ, — собери всех наших на будущую ночь.
— В Роше?
— Конечно, потому что это центр наших операций.
Машфер встал, взял свое ружье и сказал Каднэ:
— Ты решительно ночуешь здесь?
— Да, я слишком устал и не могу идти с тобой.
— Месье Каднэ такой же суровый, как и месье Анри, — прибавил Жакомэ, — постель бедных людей не пугает его.
Дровосек отворил дверь своей хижины и вышел на улицу.
И тотчас же раздался крик:
— Пожар! Пожар!
Каднэ и Машфер выбежали следом и увидели то самое красное зарево над лесом, которое и Анри де Верньер также заприметил из окна своей кузины.
— Что это горит?! — воскликнул Машфер.
— Ферма Раводьер, — отвечал Жакомэ.
— Ферма Брюле?
— Да.
— Бедняга Брюле! — простонал Каднэ.
— Как, и вы так же легковерны, как и месье Анри?! — вскричал Жакомэ.
