— Я стану шпионить.
— Что вы хотите сказать, Элен?
— Я хочу сказать, что я непременно должна знать, откуда он пришел и кто эти люди.
— Как вы это узнаете?
— Хоть он здесь хозяин, он не знает замка так, как знаю его я, родившаяся в нем. Вы помните красную гостиную?
— Помню.
— И шкаф, служивший капеллой в 1793 году?
— Два человека легко могут поместиться в нем.
— Начальник бригады не знает о существовании этого шкафа, дверцы которого скрываются в стене красной гостиной.
— Неужели?
— Право… Вы увидите.
— Но…
— Пойдемте! Пойдемте! — повторила госпожа Солероль.
Она погасила лампу, горевшую на камине, и прибавила:
— Идите на цыпочках — малейшим шум может нас выдать.
Она взяла Анри за руку и увлекла его из комнаты. Сначала они прошли переднюю, потом поднялись на лестницу в верхний этаж, прошли несколько комнат и очутились в красной гостиной. Эту комнату называли так по ее обоям, которые недаром были красные: один предок госпожи Солероль имел честь принимать в Солэе кардинала Мазарини, ночевавшего в этой комнате. Госпожа Солероль наклонилась к уху своего кузена и сказала ему:
— Комната генерала с другой стороны капеллы.
Она отворила шкаф и вошла в него вместе с Анри. Все это делалось без огня, но пол не трещал под их ногами, на мебель они не натыкались, и госпожа Солероль отворила и затворила дверь глубокого шкафа, который в самые страшные дни террора превратили в капеллу и который занимал всю толщину одной из трех феодальных стен, какие еще находятся в замках Центральной Франции.
Войдя в шкаф, Анри услыхал смутный шум голосов.
— Подождите, — сказала опять Элен.
Она сняла картину, висевшую над алтарем. Вдруг Анри де Верньеру ударил в лицо яркий свет, и капелла явилась ему со всеми своими подробностями, с деревянными скамейками, маленьким алтарем, распятием из слоновой кости.
Картина, которую сняла госпожа Солероль, прикрывала отверстие, сделанное в очень тонкой перегородке, отделявшей капеллу от комнаты генерала.
— Смотрите, — сказала Элен.
Она подтолкнула Анри к этому отверстию, которое было в диаметре величиною с шестиливровое экю. Анри приложился к нему глазом и увидел генерала.
Бригадный начальник Солероль был человеком высокого роста, уже пожилым, почти плешивым. Его низкий лоб, толстые губы, брови, сходившиеся над носом, маленькие серые глазки придавали его физиономии отпечаток свирепости. Увидев его, можно было почувствовать, что этот человек любил убийство, что его ноздри должны были расширяться при запахе крови, дымившейся около гильотины.
Он сидел, скрестив ноги, и курил. Два человека, следовавшие за ним в парке, были рядом. Анри взглянул на них, эти люди были ему незнакомы. Один был стар, другой молод; порок поставил свою печать на физиономиях этих людей. Бригадный начальник говорил:
— Если бы я не имел надежды начальствовать над департаментом и видеть наших друзей возвращенными к власти, знаете ли, граждане, я сделал бы сегодня вечером что-нибудь дурное. Что ты скажешь, Сцевола?
Тот, кто носил это римское имя, отвечал:
— К счастью, Директория остерегается.
— А роялисты трудятся… — сказал генерал насмешливым тоном.
— Но жатва будет не для них, — продолжал Сцевола.
Он был самым молодым из гостей начальника бригады.
— Я надеюсь, — продолжал тот, — и даже намерен гильотинировать некоторых.
— А-а!
— Сначала моего прекрасного кузена.
— Анри де Верньера?
— Его.
Граф Анри не мог удержаться от легкой дрожи, но продолжал смотреть и слушать.
— О! — продолжал начальник бригады. — Я могу вас уверить, что он будет первый в списке и даже…
Он остановился и злобно выругался.
— И даже? — повторил Сцевола.
— Я могу отправить его прежде.
— Куда?
— На эшафот.
— Как? — спросили оба гостя генерала.
— Очень просто. Послушайте… Разве это не решено, что роялисты поджигают?
— Именно.
— Ну а если неожиданно окажется, что Анри — один из начальников поджигателей, то будет еще проще… — Генерал расхохотался.
— Что стоит твоя ферма? — спросил старший из гостей.
— Тысяч тридцать или сорок, если считать основное строение и хозяйственные постройки.
— Ах! Теперь все ясно, — шепнула госпожа Солероль на ухо Анри, — это он поджег ферму!
Вдруг Анри вспомнил — он вспомнил, что друг его капитан Бернье находился там, что оба легли спать, запертые одним ключом, и из двух одно: или несчастный капитан погиб в огне, или спасся, и тогда он непременно приметит, что Анри не было на ферме, когда начался пожар. Нечего было сомневаться: ферма Брюле была подожжена по приказанию начальника бригады, и он надеялся обвинить Анри в этом преступном поджоге. Тогда Анри вне себя оставил свой обсервационный пост и выбежал из капеллы, говоря Элен:
— Пойдемте… Пойдемте! Я должен бежать на ферму, я должен спасти моего друга…
— А я останусь, — сказала Элен, — я хочу узнать все!
Через несколько минут Анри вышел из замка и, руководимый светом пожара, побежал со всех ног к ферме Раводьер.
XV
Возвратимся теперь к Каднэ и его другу Машферу, которых мы оставили в хижине Жакомэ, в то время как дровосек поспешил на помощь к горевшей ферме.
Каднэ рассказывал Машферу историю Лукреции, капитана Солероля, сделавшегося генералом, и сержанта Виктора Бернье, теперь капитана. Удивившись, что Бернье в замке Рош, Каднэ вскричал:
— А! Я угадываю, зачем.
В эту минуту дверь отворилась и Мьетта высунула свою хорошенькую, еще сонную головку; она не могла удержаться от жеста удивления при виде Каднэ.
— А! Это вы, месье Каднэ, — сказала она.
— Да, дитя мое, здравствуй, как твое здоровье?
Девочка подставила свой лоб, и Каднэ поцеловал ее.
— Как давно вас не видать? — сказала она.
— Неужели?
— О! По крайней мере месяцев шесть.
— Ну вот я здесь: довольна ли ты?
— Вы больше не уйдете?
— По крайней мере, я останусь здесь несколько дней.
Мьетта посмотрела на Машфера с удивлением, исполненным недоверия.
— Не бойся этого господина, — сказал Каднэ.
— Это ваш друг?
