Тот, кого он назвал таким образом, подбежал к женщине, прижимавшейся к сержанту и закричавшей в третий раз:
— Ради бога, спасите меня!..
Бернье выставил саблю, загородив женщину.
— Не подходите! — сказал он.
Преследователь замер на месте, а потом громко расхохотался.
— А, сержант, — сказал он, — не захотите ли вы теперь стать между мною и моей возлюбленной?
— Я не знаю, возлюбленная ли это ваша, капитан Солероль, — отвечал Бернье, — я вижу женщину, умоляющую меня о покровительстве, и даю его ей… Не подходите, капитан, или я проткну вас саблей.
— Черт побери! — сказал капитан, продолжая смеяться. — Разве вы не знаете, сержант, что если бы я захотел, то за слова, произнесенные вами, я мог бы отдать вас под военный трибунал?
— Ну, что ж? Меня расстреляют, и я по крайней мере спасусь от гильотины.
Женщина продолжала прижиматься к Бернье, говоря ему:
— Этот человек лжет, не слушайте его… Я совсем не то, что он говорит… Он мне противен.
— Чего же он хочет от вас? — спросил Бернье.
— Он хочет меня убить! — отвечала она, и зубы ее стучали от страха:
— Сначала ему придется убить меня! — сказал Бернье.
Сержант с такой уверенностью держал саблю, защищавшую эту женщину, что капитан не смел сделать и шаг вперед.
— Сержант Бернье, — сказал он, — вы проявляете неуважение к вашему начальнику.
Бернье пожал плечами, потом подал руку женщине и сказал:
— Пойдемте со мною, я отведу вас, куда вы хотите… Посторонитесь! Посторонитесь! — прибавил он, вертя клинком над головой.
XVI
Женщина цеплялась за него, а капитан Солероль был вынужден посторониться и пропустить. Бернье и таинственная незнакомка вышли из кабака.
— Куда вы хотите идти? — спросил сержант.
— Я не знаю, — отвечала она дрогнувшим голосом.
— У вас ведь есть квартира?
— Да, комната, здесь недалеко, в перекрестке Бюси.
— Пойдемте туда.
— О нет! Я боюсь.
— Кого?
— Его… Он придет туда! — прошептала она с ужасом.
Бернье гордо улыбнулся.
— Я отпущен на целую ночь, — сказал он, — и могу не возвращаться в казармы. Если вы хотите, я лягу на площадке лестницы, возле ваших дверей.
— Пойдемте! — сказала она и еще крепче прижалась к нему.
— Как вас зовут? — спросил сержант.
— Лукреция.
— Чем вы занимаетесь?
Она вздохнула и промолчала. Бернье понял. Лукреция была авантюристка.
— Что нужно от вас этому человеку?
— Капитану?
— Да. Этому негодяю Солеролю, который снабжает мясом гильотину и доносит на своих начальников…
— Этот человек, — отвечала Лукреция дрожа, — хочет заставить меня совершить преступление.
— Преступление?!
— Да, но я не могу сказать, чего хочет этот человек.
Сержант Бернье не настаивал.
— Я вижу, — сказал он, — что вы находитесь в зависимости от этого негодяя. Я буду вас защищать.
Они ускорили шаги, дошли до перекрестка Бюси, и Лукреция остановилась у дверей одного дома, где, вероятно, не было привратника, потому что Лукреция приподняла защелку и дверь отворилась.
— Дайте мне руку, — сказала она сержанту, вводя его в темный коридор, в конце которого они нашли круглую лестницу с ветхими ступеньками, у которой вместо перил была веревка, прикрепленная к стене кольцами, вбитыми на некотором расстоянии. Они поднялись на темный этаж в полном молчании. Лукреция вынула ключ из кармана, отперла дверь и пропустила сержанта вперед. Он увидел что-то красное под ногами. Он находился возле камина, и этот красноватый блеск бросала головня. Лукреция наклонилась, взяла головню одной рукой, а свечу, стоявшую на камине, другой, потом раздула головню, от которой посыпались тысячи искр, и зажгла свечу.
— Вот моя комната, — сказала она, поставив на стол это скромное освещение.
Сержант увидел крошечную комнату, бедно меблированную, с единственным окном. На столе из белого дерева лежали принадлежности цветочницы.
— Стало быть, вы работаете? — сказал сержант.
— Работаю, но теперь давно у меня нет работы.
Она упала на стул, не в силах больше бороться с волнением. Сержант смотрел на нее и находил, что она чудо как хороша, несмотря на свою почти болезненную бледность и взгляд, сверкавший лихорадкой. Раза три она вставала и подбегала к окну.
— Вы боитесь, чтоб он не воротился? — усмехнулся Бернье.
— О, да!
— Но ведь я здесь.
Она посмотрела на кровать и на два стула, составлявшие всю мебель. Бернье понял ее замешательство.
— Я честный человек, — сказал он, — и не способен употребить во зло ваше положение. Ложитесь в постель, я проведу ночь на этом стуле, и вы можете спокойно спать, как будто брат охраняет вас.
Она все еще колебалась.
— Вы, верно, очень боитесь? — спросил сержант с улыбкой.
— Он угрожал отправить меня на гильотину, — сказала она.
— Ба!
— Если я… Вы понимаете?..
— Я понимаю, что завтра воткну ему в живот мою саблю!
Лукреция схватила Бернье за руки.
— Вы добры, — сказала она, — но я не хочу, чтобы из-за меня вы подвергали опасности свою жизнь… в то время как я могу любить вас, только как брата…
— Понимаю! — сказал печально Бернье.
Он смотрел на Лукрецию и находил ее прекрасной.
— У вас в сердце большая любовь? — спросил сержант после минутного молчания.
— Любовь безнадежная.
Голос ее изменился, когда она произнесла эти слова.
— Но какой же безумный имеет счастье быть любимым вами и так слеп, что не видит этого?
Она покачала головой.
— Это моя тайна… Не спрашивайте, — отвечала она.
Бернье увидел слезы, заблиставшие на ее ресницах.
— Простите меня, — сказал он, — я вас огорчил.
Он поцеловал ей руку. Вдруг она вскочила и подбежала к окну.
— Что с вами? — спросил с удивлением сержант.
Она обернулась и приложила палец к губам.
— Ш-ш! — сказала она. — Послушайте!
Сержант услышал вдали свист, очевидно, это был сигнал. Лукреция побледнела.
— Чего вы боитесь? Ведь я здесь, — сказал Бернье.
