Она тихо пожала ему руку.
— Это он… — сказала Лукреция. — Он придет.
— Кто? Капитан? — спросил сержант.
— Нет. Он.
Лукреция произнесла эти слова странным образом, то есть больше с ужасом, чем с нежностью.
— Он придет к вам?
— Да, я слышу его шаги на улице.
— И вы боитесь?
Женщина покачала головой.
— Я за себя не боюсь, когда вы здесь.
— Так за него?
— Да.
— Я его стану защищать.
Она поблагодарила его взглядом, но продолжала качать головой.
— Вы не друг его, — сказала она, — по крайней мере вы не можете быть ему другом.
— Почему же?
— Вы служите Республике.
— Но не гильотине, и не мое ремесло арестовывать аристократов.
Лукреция вздрогнула.
— Откуда, вы знаете? — спросила она.
— Я ничего не знаю… Но полагаю, что человек, которого вы ждете, аристократ.
— Да.
— И что вы любите его…
— Нет.
Бернье встал и сделал шаг к двери.
— Останьтесь, — сказала она.
— Я вам еще нужен?
В его голосе был оттенок иронии. Но Лукреция взяла его за обе руки и нежно их пожала.
— Вы человек с благородным сердцем, — сказала она, — и я все вам расскажу.
— Говорите.
— Ко мне почти каждую ночь приходит человек… Он ничего для меня не значит — клянусь вам… Это он свистел на улице… Теперь он поднимается на лестницу… Он придет сюда, а я не хочу, чтоб вы его видели…
— Мне надо уйти?
— Нет.
— Когда так, говорите же, я буду повиноваться.
Лукреция поняла с одного взгляда, что сержанту Бернье можно всецело доверять.
— Вы дадите завязать себе глаза? — спросила она.
— Гм! Это странно!
Он снова посмотрел на нее и увидел на ее лице такое беспокойство, что тотчас прибавил:
— Ну да!
— А когда я вам завяжу глаза, согласитесь ли вы стать за эту занавеску?
Она указала на полог кровати.
— Да.
— Но не видеть, не мешать, а только слушать… — продолжала она.
— Хорошо.
— Дадите ли вы мне слово солдата, что вы никогда не откроете того, что вы услышите?
— Клянусь честью!
Он вынул из кармана носовой платок и сказал:
— Завяжите мне глаза.
XVII
Каднэ продолжал:
— Лукреция взяла платок и завязала глаза сержанту, потом, отодвинув свою кровать, чтоб оставить пустое пространство между стеною и пологом кровати, она толкнула Бернье в это импровизированное убежище. Сержант услыхал шаги, проворно поднимавшиеся по лестнице и остановившиеся у порога комнаты. В это же время три раза постучали.
— Войдите! — сказала Лукреция взволнованным голосом.
Хлопнула дверь. Бернье услыхал резкий, повелительный, даже грубый голос, хотя его чистый и звучный тембр обнаруживал молодость.
— Лукреция, — сказал этот голос, — ты должна решиться.
— На что? — спросила она, дрожа.
— Ты знаешь… Следовать за мной.
— Когда?
— Сейчас.
— Но вы знаете, что он всюду преследует меня.
— Капитан?
— Да, он опять приходил сегодня.
— Сюда?
— О, нет!.. Туда.
— У меня в кармане пистолеты, тебе нечего бояться рядом со мной.
Бернье, стоя неподвижно за занавеской, услыхал, что Лукреция вздохнула.
— Моя милая Лукреция, — продолжал голос, пытавшийся казаться ласковым, — неужели ты наконец не полюбишь меня?
— Ах, маркиз, вы знаете, что это невозможно, — отвечала молодая девушка.
— Почему?
— Потому что сердце мое умерло.
— Сердце двадцатилетней женщины не умирает.
Бернье услыхал новый вздох, потом Лукреция продолжала:
— Маркиз, вы знаете наши условия?
— Знаю.
— Вы сделали из меня вашу невольницу, потому что вы носите имя, священное для меня. Я слыву вашей любовницей, потому что это предположение полезно нашим планам. Что за нужда! Честь Лукреции-куртизанки не дорога ни для кого…
— Лукреция!..
— Но я не смогу и не хочу вас любить. Итак, я должна идти с вами туда сегодня?
— Да.
— Хорошо, пойдемте.
— Все идет прекрасно. Наши меры приняты, мы успеем.
Лукреция опять вздохнула.
— Да поможет вам Господь! — сказала она. — Но мне с трудом верится, что муниципалитет и общины не узнали об этом.
«Ого! — подумал сержант Бернье. — Я, кажется, в центре заговора роялистов… Послушаем».
Но Лукреция, без сомнения, не хотевшая предупредить своего гостя о присутствии сержанта и, с другой стороны, может быть, боявшаяся, чтобы гость не вошел в подробности дела, вероятно, таинственного, с живостью прибавила:
— Уведите меня сейчас, я боюсь этого человека.
— Капитана?
— Да.
— Он любит тебя, как безумный, и очень жаль, что его надо щадить. Но нам невозможно поступить иначе. Пойдем!
Бернье, неподвижный и безмолвный в своем убежище, услыхал, как Лукреция отворила дверь, потом как гость переступил за порог. Тогда молодая девушка подошла к кровати и, приподняв занавесь, шепнула:
— Благодарю!
Бернье слышал, как она ушла и заперла дверь. Только при звуке ключа в замке сержант понял, что она сделала вид, будто два раза повернула ключ, когда, напротив, оставила дверь отпертой. Сержант подождал несколько минут, потом решился выйти из своего убежища и снять повязку. В комнате было темно, потому что Лукреция погасила свечу. Сержант счел бесполезным зажигать ее, он ощупью добрался до двери и вышел. Он спустился по лестнице, держась за веревку, и дошел до аллеи, не услышав ни малейшего шума, точно этот дом был необитаем. Дверь на улицу тоже была отворена. Сержант осмотрелся направо и налево, не увидел на улице никого, не услыхал голосов и решился отправиться в свои казармы. Дорогою он предался размышлениям, которые завершились вздохом философского сожаления:
— Эта хорошенькая девушка ушла под руку с другим, оставив меня, своего защитника, один на один с ненавистью этого негодяя Солероля, который способен отдать меня под военный трибунал.
