Но в то время головы у всех так плохо держались на плечах, что перспектива умереть не сегодня-завтра не мешала никому ни пить, ни есть, ни спать. Бернье не хотелось ни есть, ни пить, поэтому он лег и проспал до утра. Его разбудил барабанный бой. Он сошел на двор казарм и нашел там капитана Солероля. Капитан был в прекрасном расположении духа, лицо его не было расстроено, губы не покрыты пеной гнева, глаза не налиты кровью, как накануне в кабаке.
Капитан поклонился сержанту и сказал:
— Воротившись с учения, мы поговорим.
— Хорошо, — сказал Бернье.
В самом деле, через час, когда полк возвратился с маневров, капитан фамильярно взял под руку сержанта и сказал:
— Я был немножко пьян вчера вечером.
— А! — сказал Бернье.
— Я встретил хорошенькую девушку, которая шла по улице, и хотел к ней подойти… Она испугалась… Вы знаете остальное…
— Как? — спросил Бернье. — Вы ее не знали?
— Нет!
«Я знаю другое, но противоречить тебе не стану», — подумал Бернье.
— Вы на меня не сердитесь за то, что я защитил ее? — спросил сержант, усмехнувшись.
— Напротив, — отвечал капитан Солероль, — вы меня отрезвили и этим оказали услугу мне.
Так, за разговором, вернулись в казармы. Капитан оставил Бернье и пошел завтракать. Вскоре после его ухода комиссионер принес письмо сержанту Бернье. У сержанта забилось сердце. Он распечатал письмо и прочел:
«Я хотела бы поблагодарить Вас. Если Вы желаете меня видеть, ступайте с человеком, который отдаст Вам это письмо».
Внизу вместо подписи стояла буква Л.
Сержант сказал комиссионеру:
— Я готов следовать за вами, ведите меня.
Тот пошел, не говоря ни слова. Он направился к Сене, прошел Новый мост и остановился на улице Закона. Указав на дом с левой стороны, он сказал Бернье, следовавшему за ним:
— Здесь!
Дом был довольно красив с виду.
— Кого мне спросить? — уточнил Бернье.
— Гражданку Лукрецию, — отвечал комиссионер.
Он ушел, но Бернье одолевали размышления:
«Вот простолюдин, у которого руки очень белы и столько изящества в манерах».
Когда этот человек исчез на углу улицы, Бернье вошел в дом.
Он нашел сначала очень большую переднюю, потом широкую лестницу с железными перилами, а внизу лестницы слугу, который вежливо спросил его, что он желает.
— Мне нужно видеть гражданку Лукрецию, — отвечал Бернье.
— Пойдемте со мной, — сказал лакей.
Он повел сержанта в первый этаж, отворил дверь и пропустил вперед. Бернье, помнивший вчерашнюю мансарду, вошел с изумлением в переднюю, богато убранную, потом прошел залу, роскошная меблировка которой дышала аристократизмом, потом щегольскую спальню и остановился на пороге будуара, в котором сидела хозяйка. Бернье стоял безмолвно и неподвижно на пороге будуара — до того удивление его было велико. Он действительно видел перед глазами Лукрецию, но уже не гризетку в дешевом платье, работницу, живущую в мансарде, бедную девушку, из-за которой целый час трепетало сердце чувствительного сержанта. Это была женщина щеголеватая, одетая в атлас, белые руки которой были покрыты волнами кружев и дорогими перстнями.
— Здравствуйте, друг мой, — сказала она Бернье, не вставая и не оставляя сладострастной позы, которую она занимала на оттоманке.
— Милостивая государыня… — пролепетал сержант.
— Вы удивляетесь, не правда ли? — спросила она, улыбаясь.
— Как же не удивляться? — наивно прошептал сержант.
— Сядьте подле меня, и я объясню вам многое, — отвечала она.
Машфер перебил Каднэ в этом месте:
— Ты мне рассказываешь сказку из «Тысячи и одной ночи».
— Сказку реалистическую, — возразил Каднэ.
Потом он встал и отворил дверь комнаты.
— Посмотрим, горит ли еще ферма…
XVIII
Отблеск пожара усилился. Его можно было принять за северное сияние. Каднэ запер дверь и сел у огня.
— Этот Жакомэ — претаинственный, — сказал он. — Уверял, что фермер Брюле — негодяй, а сам пошел помогать ему.
— Разве Брюле — владелец фермы?
— Нет, она принадлежит генералу.
— То есть кузине Анри?
— Именно.
— Впрочем, для меня это все равно. Давай дальше твою историю.
Но когда Каднэ хотел продолжать, случилось странное происшествие. Вдали раздался выстрел, и в то же время послышался душераздирающий крик из комнаты, где спала Мьетта. Испуганные Каднэ и Машфер увидели молодую девушку, бледную, взволнованную, с растрепанными волосами.
— Ах, боже мой! Боже мой! — кричала она. — Он убил его!
— Что ты хочешь сказать, малютка? — спросил Каднэ. — Ты с ума сошла?
— Нет… Он его убил, говорю я вам, убил! — продолжала девушка.
— Тебе приснился дурной сон.
— Но разве вы не слыхали этого выстрела?
— Это браконьер убил зайца.
— Это человек убил человека! — вскричала Мьетта.
— Тебе пригрезилось… У тебя кошмар.
— Нет, нет! Я его видела… Мой сон меня не обманывает…
Мьетта с отчаянием ломала руки.
— Кого ты видела во сне?
— Моего отца.
— Твоего отца? Он убивал кого-нибудь?
— Нет, его убили…
Говоря таким образом, Мьетта отворила дверь хижины и, полуодетая, бросилась в лес.
— Пойдемте, пойдемте со мною! — повторяла она вне себя. — О! Я видела это место во сне… Я вас приведу… Пойдемте…
Каднэ и Машфер не рассуждали более. Пораженные этим отчаянным криком, повинуясь таинственному предчувствию, они схватили свои ружья и бросились из хижины вслед за Мьеттой. Она бежала босыми ногами по снегу так скоро, что друзья с трудом следовали за ней по тропинке, извивавшейся тысячью поворотов, сквозь тростник.
— Какое странное событие! — прошептал Каднэ.
Машфер, более холодный скептик, быстрее пришел в себя после этого необдуманного испуга, который заставил обоих молодых людей следовать за Мьеттой.
— Право, — сказал он Каднэ, — мы — как дети… Уж не верить ли нам теперь в ясновидение?
— Я верю, — отвечал Каднэ.
— Какая глупость!
Разговаривая таким образом, они все бежали, потому что Мьетта не замедляла своего бега.
— Я верю, — продолжал Каднэ, — потому что это случилось и со мною.
