— С тобою?
— Со мною. Однажды ночью, пятнадцать лет назад, я крепко спал, и мне во сне явился человек в белой одежде военного покроя. Я узнал моего двоюродного брата Франсуа Каднэ, служившего королевским телохранителем. Он сделал мне знак следовать за ним; я оделся и сошел в оранжерею. В моем сне это происходило в Версале. В оранжерее находились пять человек, один держал в руке шпагу, он пошел навстречу Франсуа и поклонился ему. Они обнажили шпаги. Четверо человек, находившихся тут, были свидетелями. Я присутствовал при дуэли, я видел, как упал Франсуа: он получил удар шпагой в сердце. В это время я вскрикнул и проснулся. Напрасно я уверял себя, что это сон; волнуемый пагубным предчувствием, я соскочил с постели, побежал в замок, где мой кузен был в карауле накануне. Я расспросил о нем и узнал, что, по выражению Мьетты, сон мой был справедлив.
— Твой брат был убит?
— Час тому назад в оранжерее.
— В самом деле как это странно! — прошептал Машфер.
Между тем Мьетта все бежала, и оба друга продолжали следовать за ней.
— Куда ты идешь? — спросил ее Каднэ.
— К Перекрестку косуль, — отвечала она голосом, прерывавшимся от беспокойства.
По мере приближения к этому месту Мьетта ускоряла бег. Каднэ и Машфер старались не отставать; неожиданно девушка остановилась и вскрикнула:
— Батюшка!
Молодые люди перевели дух, осмотрелись кругом и сначала не увидели ничего, но вдруг Каднэ поднял голову и приметил тело человека, качавшегося на ветви. Это был Жакомэ, попавший в капкан. Петля обхватила его поперек тела. Каднэ приподнялся на цыпочки, достал до ног дровосека и сильно потянул его к себе, ветвь сломалась, тело Жакомэ упало на землю.
— Умер, умер! — повторяла Мьетта, бросаясь к отцу и с отчаянием ломая руки.
Жакомэ действительно был без чувств, кровь залила его лицо и одежду. Заряд, направленный в него Зайцем, попал частично в голову, частично в бок. Горестное и страшное зрелище представляли эти двое мужчин и эта молодая девушка, с отчаянием наклонившиеся над телом, которое, может быть, было уже трупом. Однако Каднэ, положив руку на сердце, почувствовал слабое биение и сказал Мьетте:
— Успокойся, он не умер.
Мьетта не плакала, у нее, напротив, глаза были сухи, а взгляд дик, как у сумасшедшей. Машфер взял ее на руки и сказал Каднэ:
— Имеешь ли ты силы отнести этого несчастного на своих плечах?
— Да, — отвечал Каднэ.
Они пошли по дороге к хижине, которая была почти в миле от них. Мьетта в нервном припадке билась на руках Машфера, то плакала, то хохотала, совершенно обезумев. Несмотря на двойную тяжесть, молодые люди шли скоро. Если Жакомэ был жив, может быть, еще была возможность спасти его, но его нельзя было оставлять на холодном ночном воздухе. Нервный припадок молодой девушки сменился через несколько минут оцепенением, и ее хорошенькая бледная головка лежала, запрокинувшись на плечо Машфера. Наконец через три четверти часа Каднэ и его друг дошли до хижины. Там только опомнилась Мьетта, вспомнила все и, найдя новую энергию в своей горести, помогла Каднэ отнести отца в постель. Каднэ и Машфер раздели дровосека, сердце которого продолжало биться, хотя он был без чувств; потом Каднэ, имевший некоторые познания в хирургии, осмотрел раны и понял, что ни одна из них не смертельна.
— Твой отец останется жив, — сказал он Мьетте.
Она упала на колени и сложила руки.
— Он получил охотничий заряд дроби, предназначенный для кролика, — пояснил Каднэ.
Мьетта рвала белье, какое нашлось в хижине, и делала корпию. Молодые люди перевязали Жакомэ, все еще бесчувственного, потом прикрыли его своими плащами, чтобы отогреть, и тогда Каднэ вынул из охотничьей сумки флакон с ароматическим уксусом и, налив несколько капель на ладонь, натер ноздри и виски раненого. Жакомэ раскрыл глаза. Сначала бессмысленная улыбка скользнула по его губам, потом эта улыбка сменилась более разумным взглядом. Он осмотрелся вокруг, узнал свою хижину, потом свою дочь, Каднэ и Машфера. Мьетта бросилась к нему, покрывая его поцелуями. Сначала несколько невнятных звуков вырвалось у Жакомэ, потом он произнес одно слово:
— Разбойник!
— Кто хотел убить тебя? — спросил Каднэ, наклонившись к нему.
— Заяц, — отвечал дровосек.
— Кто это!
— Сын Брюле.
— Ш-ш! — сказал Машфер. — Я слышу шум.
В самом деле послышались поспешные шаги, внезапно отворилась дверь, и вошел человек, неся на плечах женщину. Эта женщина была без чувств. У вошедшего мужчины волосы и борода были обожжены, одежда изорвана, взгляд дикий. Женщина была Лукрецией, мужчина — капитанном Виктором Бернье. Увидев его, Машфер и Каднэ чуть не вскрикнули от неожиданности.
Капитан был так измучен, что, хотя он встречался прежде с Каднэ, он его не узнал и принял за крестьянина (Каднэ был в блузе и в шапке). А вот Машфера Виктор Бернье никогда не видел. Капитан сначала не приметил Жакомэ, лежавшего на постели, он положил Лукрецию на стул, говоря:
— Мои добрые друзья, простите, что я вхожу к вам таким образом… Но мы чудом избавились от смерти… И эта женщина лишилась чувств.
Говоря таким образом, он стал на колени перед бесчувственной женщиной и тер ей руки, чтобы заставить прийти в себя. Появление капитана случилось так внезапно, что ни Каднэ, ни Машфер, ни Мьетта не успели еще выговорить ни слова. Наконец Мьетта заговорила первая:
— Вы пришли в дурное время: у нас только одна кровать, и на ней лежит мой отец.
Тогда только капитан увидел раненого; окровавленный полог кровати подтверждал слова Мьетты.
— Извините меня, — сказал капитан, — ваш дом был первый, попавшийся мне на дороге, когда я бежал по лесу от пожара, и притом Лукреция, сначала показывавшая мне дорогу, лишилась чувств от слабости.
— Лукреция! — прошептал Каднэ, наклонившись рассмотреть лицо бесчувственной женщины.
— Лукреция! — повторила Мьетта, которая посмотрела на нее и тоже ее узнала.
— Вы ее знаете? — спросил с удивлением капитан.
— Это дочь Брюле!
Это открытие вырвало крик у капитана, потому что — странное дело! — он еще не спрашивал себя, каким образом Лукреция очутилась на ферме, а Лукреция не подумала сказать ему об этом. Лукреция, растерянная, испуганная, увлекла его из горевшей фермы, а в лесу ей изменили силы, она упала без чувств на руки капитана, тот понес ее на руках.
Жакомэ пришел в себя, но говорил с трудом. Он также узнал Лукрецию и пролепетал:
— Ее считали умершей!
Каднэ обменялся с Машфером взглядом. Этот взгляд говорил: уйдем.
Молодой роялист пробрался к двери, стараясь не привлекать внимание капитана. Впрочем, тот был занят Лукрецией и еще глядел только на раненого, у которого даже и не подумал спросить, каким образом он находится в подобном положении. Машфер, так же как и Каднэ, проскользнул к двери. Капитан их не приметил. Каднэ приложил палец к губам и внушительно посмотрел на Жакомэ. Дровосек отвечал, мигнув глазами.
