— У меня есть рота жандармов и два полка.
— То есть тысяч пять?
— Почти.
— И двести человек могут вам сопротивляться?
— Они сопротивлялись до сих пор, но теперь, когда я имею полномочие, я скоро с ними покончу: я сожгу лес и уничтожу всех разом.
Ланж вздрогнула. Солероль продолжал:
— Однако мне хотелось бы захватить главарей этих бунтовщиков.
— Вы их знаете?
— Да, их трое.
— Как их зовут?
— Первого — граф Анри.
— Я его не знаю.
— Второго — Каднэ.
— А третьего?
— Машфер.
— Любезный генерал, советую вам употребить все ваши усилия, чтобы взять их всех троих живых.
— Для чего же?
— Для того, что, может быть, директор Баррас очень ими дорожит.
— Разве… Между ними находится… А! — вскричал Солероль скрепя зубами. — Только бы это был не Анри!
Но Ланж осталась бесстрастна.
— Теперь вы предупреждены, — продолжала она, — знайте же, как вам поступить!
— Но по крайней мере не можете ли вы мне сказать…
— Я нема. Угадывайте… Прощайте! Я сделала пятьдесят лье в два дня, позвольте мне выслать вас отсюда.
Актриса простилась с начальником бригады рукою и улыбкою.
— Заяц! — позвал Солероль.
Мальчик прибежал.
— Вези меня! — сказал ему Солероль.
Начальник бригады докатился в кресле до Сцеволы и Курция, которые уселись в столовой.
— Эта баба нас обманывает, — сказал Сцевола, когда генерал передал ему свой разговор с актрисой.
— Что такое? — спросил генерал.
— Она разошлась с Баррасом.
— Что ты говоришь?
— Я это узнал от ординарца, с которым я разговаривал, пока он ужинал.
— Зачем же она приехала сюда?
— Спасти какого-нибудь роялиста, которым она интересуется.
— Но уверен ли ты, что директор ее бросил?
— Директор влюблен до безумия…
— В кого?
— В цветочницу Марион.
— Проклятье! — прошептал начальник бригады, испуганно. — Это же бывшая горничная Лукреции.
— Именно.
— Та, которую любил брат Каднэ, которого я отправил на гильотину.
— Ну, если Марион — фаворитка Барраса… — сказал Солероль.
— Кажется, еще нет.
— Если она сделается его фавориткой, мы все погибли, — докончил с унынием начальник бригады.
— Трус! — прошептал Сцевола.
XXXVI
Чтобы объяснить таинственный приезд Ланж в Солэй, необходимо сделать шаг назад и перенестись к тому дню, который предшествовал ее отъезду из Парижа.
Актриса была дома, печальная и задумчивая, в восемь часов вечера, когда Жаннетта пришла сказать ей, что Марион желает ее видеть. Ланж и Марион были дружны давно, но дружба их, так сказать, была секретная. Их никогда не встречали вместе, даже в театре, который Ланж — обстоятельство, довольно странное для актрисы — любила без ума. Марион, однако, очень часто приходила вечером в отель Ланж, в калитку сада, и тогда обе молодые девушки предавались задушевному и приятному разговору. Возможно, их связали общая симпатия да еще любовь к двум храбрым друзьям — Каднэ и Машферу? Итак, Марион пришла вечером к Ланж и, по-видимому, находилась в сильном волнении.
— Что с тобою? — спросила актриса.
— Вот прочти, — отвечала Марион. — Каднэ мне пишет. Человек, который принес мне это письмо, двадцать раз подвергал опасности свою жизнь, чтобы доехать до Парижа.
Марион подала открытое письмо Ланж, та прочла:
«Моя добрая Марианна.
Мы подняли восстание; у нас нет более убежища, кроме большого леса, отделяющего Ионну от Нивернэ, и каждый день, каждую ночь мы вынуждены вступать в перестрелку с республиканскими солдатами.
Восторжествуем ли мы — не смею надеяться: трусы, на которых мы рассчитывали, не восстали, они боятся эшафота. Напрасно Запад и Вандея под предводительством Кадудаля подают пример, дворянство на востоке страны осторожнее.
Нас только двести, и в числе этих двухсот две героини, Диана де Верньер и ее кузина, эта несчастная Элен, выданная Робеспьером за гнусного Солероля. По какой адской хитрости этот поставщик гильотины, этот помощник палача, эполеты которого орошались только кровью казненных, опять вошел в милость к Директории, которая удалила его, — вот этого я не смогу тебе сказать, но он командует армией, направленной против нас.
Знаешь ли, моя добрая Марион, зачем я пишу тебе? Затем, что нам угрожает стыд. Республиканские солдаты думают, что они сражаются не с роялистами, а с ворами и поджигателями».
Тут Каднэ рассказывал подробно в своем письме к Марион странные происшествия, уже известные нам, от пожара на ферме Раводьер, подожженной по приказанию начальника бригады, ожесточенного сопротивлением замка Рош, потом побег в лес, где к ним присоединились несколько мужественных роялистов. Потом он продолжал:
«Мы все готовы умереть, но мы не хотим, чтобы нас считали разбойниками. Наша жизнь принадлежит нашим врагам, а наша честь — только нам. Мы не просим у Республики пощады, мы только хотим, чтобы этот негодяй Солероль не выдумывал на нас гнусную клевету. Понимаешь ли ты?
Если это письмо дойдет до тебя, ступай к Баррасу, ступай к доброй Ланж… Истина должна обнаружиться. До сих пор Машфер здрав и невредим. Мы потеряли немногих, и наше убежище почти неприступно, если только нас не возьмут голодом, а это почти невозможно, вероятно, мы продержимся месяц или два.
Кто знает, до тех пор, может быть, слабые почувствуют себя сильными и присоединятся к нам».
Когда Ланж дочитала письмо, она сказала Марион:
— Ты не должна идти к Баррасу.
— Почему?
— Потому что директор влюблен в тебя до безумия и эту любовь надо приберечь, как последнее средство, чтобы спасти Каднэ и Машфера. В тот день, когда ты пойдешь просить у Барраса жизни двух человек, он так тебя любит, что согласится на это.
— Но если их убьют?
Ланж печально подняла глаза к небу.
— Ах! — сказала она. — Бог мне свидетель, что я люблю Машфера всеми силами сердца и души, однако в этот час я менее думаю о его жизни, чем о его чести…
— Но что же намерена ты делать?
