— Это моя тайна.
— Разве у тебя есть тайны от меня?
— Да, когда дело идет о том, чтобы не увлечь тебя в бесполезную опасность.
— Но… Разве я тебе не сестра?
— Да, но я хочу действовать одна. Ты останешься в Париже… А я уеду.
— Куда.
— К ним.
— Но что можешь ты сделать, разве только умереть вместе с ними?
— Я их спасу и погублю этого негодяя, Солероля.
— А я что буду делать в это время?
— Ты будешь скрываться.
— Зачем?
— Затем, что Баррас не должен тебя найти… Когда я буду в отсутствии, кто знает…
Марион поступила так, как хотела Ланж. Она пошла просить убежища у бедных людей, знакомых ей и живших в предместье. Ланж, как мы видели, приехала в Солэй и разговаривала с начальником бригады.
После ухода Солероля молодая женщина, разбитая усталостью, приготовилась лечь в постель, но прежде, чем заснула, она вынула из портфеля письмо, которое Каднэ написал к Марион. Она внимательно прочла его, чтобы составить род топографии края, так подробно описанного Каднэ; потом она легла, заперев дверь, и скоро заснула. Довольно странный шум разбудил ее в пять часов утра. Это были какие-то глухие жалобы и стоны. Она приподнялась на постели и прислушалась. Жалобы как будто раздавались в соседней комнате. Она соскочила с постели, приложилась ухом к стене и стала слушать. Стоны сделались словами, и эти слова очень внятно доходили до нее.
— А! Злодей Солероль!.. — говорил голос. — Я страдаю, и мои раны ночью кажутся мне раскаленным железом, но ты напрасно не велишь меня доконать, потому что, если я останусь жив, если я увижусь с Баррасом, я пошлю тебя на эшафот как поджигателя и убийцу!
Хотя, проходя сквозь перегородку довольно толстую, этот голос был немного искажен, Ланж, вспомнившая слова Зайца, угадала, что это капитан Бернье жаловался таким образом. Она тотчас вздумала добраться до него. Когда она входила в замок, она быстро осмотрелась вокруг и приметила, что ее комната выходит в длинный коридор, куда отворялось несколько дверей. Ланж встала в темноте, руководясь последним отблеском головни, догоравшей в камине, и проскользнула к двери своей комнаты, которую отворила чрезвычайно осторожно. В коридоре было тихо и пусто. Одетая в пеньюар, который она наскоро набросила на плечи, Ланж шла по коридору тихими шагами, иногда останавливаясь прислушаться. Она услышала те же жалобы в коридоре и вскоре расслышала, что они раздаются в соседней комнате. Она подошла к двери и тихо постучалась. Жалобы прекратились, потом голос спросил внятно:
— Кто там?
Ланж положила руку на ключ, оставшийся снаружи, и отперла дверь.
— Ш-ш! — сказала она, переступая за порог. — Это я… друг!
Голос молодой женщины был симпатичен и кроток. Бернье — это был он — замолчал и ждал. Тогда Ланж затворила за собой дверь и прибавила:
— Не шумите, я друг, друг Барраса… И Марион-цветочницы…
Между тем начальник бригады Солероль и его добрые друзья Курций и Сцевола не спали. Запершись в столовой, они ужинали, курили, пили и предавались прелестям разговора довольно поэтического, основанием которого служили воспоминания любезного 1793 года. Но начальник бригады, как ни улыбался, как ни вспоминал всех аристократов, погибших на эшафоте, он был грустен.
— Да, дети мои, — говорил он, — если Марион сделается фавориткой Барраса, я погиб.
— Ба! — возразил Сцевола. — Женщины не имеют такого влияния на директора…
— Марион расскажет ему историю рыцарей кинжала.
— Он уже знает эту историю будь спокоен!
— Не это меня тревожит, — сказал Курций, в свою очередь.
— Что же?
— А хорошенькая женщина, приехавшая сейчас. Зачем она сюда приехала?
— Вот это нам надо узнать во что бы то ни стало.
— Но каким образом?
— Не спровадить ли нам ее? — отважился предложить Курций.
— Гм! Это опасно.
— Да ведь она разошлась с Баррасом.
— Конечно, но директор хранит дружбу ко всем, кого он любил.
— Ты думаешь?
— Ах! — опять сказал Сцевола. — Если бы можно узнать наверно, что она приехала сюда без ведома директора, то можно бы… Но это надо знать наверно…
— Ш-ш! — перебил Солероль. — Я слышу шум.
В самом деле, в дверь столовой осторожно постучались. Курций отворил дверь и увидел Зайца, который держал в руке фонарь; сверх того, он был полуодет и босиком.
— Что все это значит? — резким тоном спросил начальник бригады.
— Это значит, — отвечал Заяц, — что я знаю, зачем сюда приехала эта дама.
— А! Ты знаешь? — спросил Солероль, вздрогнув.
— Да, она приехала не из-за вас.
— Из-за кого же?
— Из-за капитана Бернье, она у него.
Солероль и его два сообщника с удивлением посмотрели на мальчишку. Он прибавил:
— Я лег там, наверху, я не спал… Я услыхал шум. Тогда я встал и сошел в коридор с фонарем. Я услыхал, что в комнате у капитана разговаривают. Я посмотрел в щелку двери, но у них нет огня и они говорят так тихо, что я не понял ничего.
— Но наверно ли ты знаешь, что это она?
— О, да!
— Что тебе доказывает это?
— Я проходил мимо ее комнаты, дверь была открыта, и я увидел, что кровать пуста.
— А! — сказал Солероль.
— Тогда я вошел.
— Неосторожный!
— Я увидел на камине этот бумажник и взял его.
Заяц вынул из кармана бумажник, в который Ланж спрятала письмо Каднэ, адресованное цветочнице Марион. В бумажнике лежали это письмо, разные бумаги, векселя на оксеррский банк и два свертка с золотом. Начальник бригады прочел письмо и молча подал его Сцеволе, который потом дал прочесть Курцию, а Солероль, все державший бумажник, небрежно играл свертками с золотом. Заяц смотрел на золото жадными глазами.
— Что ты думаешь об этом, Сцевола? — сказал наконец начальник бригады.
— Есть кое-какая мыслишка, — отвечал тот.
— А ты, Курций?
— С ней надо держать ухо востро.
Солероль положил в бумажник письмо, золото и векселя, потом сказал Зайцу:
— Отнеси все это на место.
— Куда?
— Откуда взял.
— Однако можно бы славно попировать с такими желтушками — со вздохом заметил негодяй.
— Это может быть, но если ты дотронешься до них, я велю тебя расстрелять, — сказал Солероль.
Мальчик не мог удержаться от трепета, и начальник бригады прибавил с простодушным видом:
