Он остановился, весь в поту, волосы его встали дыбом, и воображение тотчас населилось призраками. Но белая фигура исчезла.
— Кажется, я еще вижу сон, — прошептал он.
Сделав над собой последнее усилие, он доплелся до комнаты капитана, там остановился и прислушался.
Комната была в темноте, и капитан, часто стонавший по-ночам, сейчас не издавал ни звука.
«Так-то лучше, — подумал Солероль. — Он спит. Я войду на цыпочках… Обмотаю его кроватной занавеской, чтобы он не мог сопротивляться, а потом стану колоть ножом до тех пор, пока он не замолчит».
Размышляя таким образом, Солероль отворил дверь. Капитан не шевелился. Слабый свет от ночника, стоявшего за кроватью, позволил Солеролю видеть, что Бернье спал. Он подошел к кровати на цыпочках и с ножом в руке, но, когда рука его хотела опуститься, ее кто-то крепко схватил. Обернувшись, генерал вскрикнул и упал навзничь.
— Лукреция… — прошептал он.
XLVIII
Когда начальник бригады пришел в себя, он лежал на кровати.
Солнце весело врывалось в комнату. Солероль некоторое время глупо осматривался вокруг, пытаясь прийти в себя, когда имя Лукреции сорвалось с его губ. Тогда он вспомнил, что накануне заснул под столом, что потом входил в комнату капитана, где ему явилась Лукреция. Но все это было так неопределенно и так смутно в его голове, что начальник бригады не был уверен, не привиделось ли ему во сне. У него под рукою была сонетка, и он сильно дернул ее. Вошел его камердинер с глупым видом человека, бывшего пьяным накануне.
— Эй, болван! — сказал ему Солероль. — Объяснишь ли ты мне, что случилось.
Камердинер повертел в руках фуражку с глупым видом и отвечал:
— Не знаю, я был пьян.
— Как! — с удивлением сказал Солероль. — Это не ты укладывал меня в постель?
— Нет.
— Позови ко мне Сцеволу.
Камердинер повиновался, и скоро явился Сцевола.
— Скажи мне, что мы делали прошлую ночь? — спросил его Солероль.
— Мы ужинали.
— А потом?
— Пили.
— А потом?
— Право не знаю. Я проснулся сегодня утром под столом, я озяб, встал и лег в постель.
— А я что делал?
— Ты, — отвечал Сцевола, вспоминавший мало-помалу, — мне кажется, ты проснулся, говоря о Лукреции, и хотел убить капитана.
— Это правда, я встал, хромая, и взял со стола нож.
— А потом что ты сделал? Я вот, например, заснул.
— А вот я не уверен…
— Как это?
— Мне кажется, я ходил к капитану и поднял на него нож, но меня схватили за руку.
— Кто?
— Я обернулся и узнал Лукрецию.
— Полно! — сказал Сцевола, смеясь.
— Да-да! Я ее видел.
— Ну, и что она тебе сказала?
— Не знаю, я упал.
— Без чувств?
— Да, друг мой.
— Но, когда ты опомнился, где ты был?
— Здесь, на этой кровати.
— Это странно!
Но вдруг Сцевола сделал движение и расхохотался.
— Смотри! — сказал он.
Он указывал на нож, который Солероль взял со стола, чтобы убить капитана. Нож валялся на полу возле кровати.
— Хочешь знать, что с тобою случилось? — спросил Сцевола. — Это очень просто.
— Ты думаешь?
— Ты пошел к капитану, но так как ты был пьян, то ошибся дверью и вошел в свою комнату, потом лег в постель, и твой сон, наполненный Лукрецией, продолжался.
— Однако мне кажется, я ее видел.
— И бьюсь об заклад, что тебе также кажется, что ты убил капитана.
— Я хотел его убить по крайней мере.
— А я уверен, что ты ударил ножом… Твое изголовье… Смотри.
Солероль обернулся и увидел, что его изголовье рассечено, как будто ножом.
— Ты теперь видишь, — прибавил Сцевола, смеясь, — как пьяный человек может принять изголовье за человека.
Нож и разодранное изголовье убедили начальника бригады.
— Так, должно быть, мне приснился сон.
— Только, — продолжал Сцевола, — я тебе дам совет.
— Говори.
— Знаешь ли ты, что мы напиваемся с утра до вечера?
— В Бургундии это позволительно.
— Нет, когда имеешь важное дело. Ты знаешь, какие известия получены нынешнюю ночь?
— Нет.
— Роялистов неделю тому назад была только одна группа, теперь у них целая армия. Лес Антрен и деревня за пять лье отсюда служат им убежищем. К ним присоединилась нормандская банда; они ждут подкреплений из департаментов Соны-и-Луары и Кот-д’Ор. Через пару дней дело будет еще серьезнее.
— Это как?
— Они возьмут Кламси и сделают его главной штаб-квартирой.
— Черт побери! — заревел Солероль. — Я поеду верхом.
— Ты знаешь, что ты не можешь. Вели нести себя в портшезе.
— Я поеду во главе двух полков, находящихся в Оксерре.
— Это надо сделать сейчас. Надо занять Кламси.
— Когда?
— К будущей ночи, если возможно.
— Я пошлю в Оксерр. Хочешь ехать туда?
— Нет, я полицейский. Но Курций служит в министерстве и внушит им уважение к себе. Видишь ли, от тебя не надо скрывать, что офицеры оксеррские не очень тебя уважают.
— Я их отстраню от дел.
— Дурак! Принудить их повиноваться — вот и все. Курций будет говорить от имени министерства. Оксеррский муниципалитет даст ему батальон; санкюлоты, оставшиеся в городе, присоединятся к обоим полкам.
— Ты хорошо говоришь.
— И помни, что если ты можешь дать настоящее сражение и рассеять банды роялистов, прежде чем они успеют соединиться с западными бандами…
— Ну?
— Ты сделаешься любимцем Барраса, как был любимцем Робеспьера.
— И стану военным министром?
— Как пить дать.
Солероль приподнялся на кровати и свирепо вытаращил глаза.
— А где же Ланж, которая так ловко убежала от нас? — сказал он.
— Она присоединилась к роялистам.
— Ты думаешь, что она приехала для этого?
— Я уверен, что она привезла им директивы из Парижа.
— И мы ее не удавили! — с бешенством сказал Солероль.
Тихо постучались в дверь; Сцевола отворил. Это был Брюле, мрачный, задумчивый.
