— Вы меня прощаете?
— На время.
— А! Вы не возвратите мне свободу?
— Нет.
Курций был не так испуган, потому что колесо мельницы остановили, но все-таки он продолжал недоверчиво смотреть на окружавших его людей.
— Вот твоя тюрьма… По крайней мере пока. Здесь немножко сыро, но вспомни пленников в Аббатстве.
Эти слова, произнесенные ироническим тоном, не могли успокоить Курция.
— Тебе скоро дадут товарища, — сказали ему опять.
— Солероля? — спросил он, дрожа.
— Его.
Черный человек сделал знак своим товарищам, которые вышли из погреба, и сам пошел на ними, оставив в погребе Курция. Он услыхал, как заперлась дверь и как заскрипели запоры. Оставшись в темноте и в безмолвии, он начал размышлять, и мало-помалу к нему возвратилось хладнокровие.
— Может быть, я напрасно забыл поставить в моем письме точки и запятые, — пробормотал он.
Чтобы понять объяснение этой таинственной фразы, надо последовать за Машфером, это он выпачкал себе лицо и продиктовал письмо. Брюле ждал его, сидя на пороге мельницы.
— Вот письмо, — сказал ему Машфер.
— Его надо нести в Солэй?
— Да, но не надо появляться там раньше, чем наступит ночь, чтобы создалось впечатление, будто ты воротился из Оксерра.
— Это гораздо лучше, потому что вечером Солероль всегда пьян и Сцевола также, а когда Солероль пьян, то он сердится.
— И ты думаешь, что он поедет, когда рассердится?
— Сейчас же, говоря, что он хочет всех расстрелять.
— Прекрасно! Но так как он не может ехать верхом, то как же он это сделает?
— У него есть старая карета, в нее запрягут трех лошадей и поскачут к Оксерру.
— Ты ручаешься за это?
— О! Как будто бы уже Солероль был у нас в руках.
— Где ты назначаешь нам свидание?
— На том самом месте, где Заяц напал на Курция. Он вас отведет.
Брюле закурил трубку, взял ружье и ушел.
— Я успею еще и убить зайца, — сказал он сам себе.
И в самом деле, фермер пошел дальнею дорогою, убил зайца и двух бекасов и пришел в Солэй гораздо позже сумерек. Он не ошибся: Солероль и Сцевола плотно поужинали и сделали честь погребу замка; они были пьяны, и Солероль сделался откровенен. Он курил у камина в большой зале, где был накрыт стол. Солероль говорил:
— Видишь ли, мой бедный Сцевола, женщины, если все сообразить, погибель для мужчин. Не счастливее ли мы после отъезда моей жены?
— Да. Но ты слишком часто говоришь о Лукреции.
— Лукреция! Лукреция! — пробормотал Солероль, и глаза его засверкали.
— Поверь мне, давай не будем говорить о ней сегодня.
— Почему так?
— Потому что у нас есть другое дело.
— Ты думаешь?
— А роялисты?
— Ах, да!
— Ты о них забыл?
— Нет, я их всех перевешаю.
— Я нахожу, что Курций слишком долго не возвращается из Оксерра.
— Он говорил речь.
— На это ты можешь рассчитывать.
— Муниципалитет задал ему пиршество…
— И он напился…
— Совсем нет, граждане, — сказал голос на пороге залы. Это пришел Брюле.
— Как! — сказал Солероль. — Ты воротился один?
— Да.
— А Курций?
— Он в Оксерре. Это он меня послал.
— Что же он делает в Оксерре?
— Произносит речь.
— Кто бы сомневался, — сказал Сцевола.
— Речь неловкую, — прибавил Брюле, поставив свое ружье в углу у камина.
— Что же в этой речи?..
— Он хотел засадить в тюрьму несколько сот человек.
— Верно, много аплодировали? — спросил Солероль.
— Вы ошибаетесь.
— Ба!
— Муниципалитет холоден…
— Я его разогрею! — закричал Солероль, стукнув кулаком по столу.
— Солдаты не хотят идти за Курцием.
— Они последуют за мною, я велю расстрелять недовольных.
— Всех? — с насмешкой спросил Сцевола.
— Почти, — отвечал Солероль.
Сцевола пожал плечами.
Тогда Брюле вынул письмо, написанное Курцием в погребе, и подал его Солеролю. Начальник бригады прочел письмо и передал его Сцеволе.
— Хорошо, — сказал он, — я поеду в Оксерр.
— Сегодня?
— Сейчас.
— К чему так торопиться? — спросил Сцевола.
Он внимательно рассмотрел письмо Курция и поднес его к свече.
— Это странно! — сказал он. — Верно, этот Курций был очень взволнован, когда писал это письмо.
— Очень, — сказал Брюле.
— Он забыл поставить точки и запятые.
— Полно, — сказал Солероль.
— Посмотри, — отвечал Сцевола.
Он передал письмо Солеролю и прибавил:
— Именно так, как он писал Робеспьеру.
— Когда гражданин Курций писал к гражданину Робеспьеру, — спросил Брюле, — он забывал ставить точки?
— И запятые.
— Без сомнения, от волнения…
— Нет.
— Так почему же?
— Ты увидишь. Так как Курций был управляющим.
— Ах да! Знаю.
— Он знал много аристократов.
— И велел казнить некоторых?
— Очень многих.
— Все это мне не объясняет, почему он не ставил точек и запятых.
— Между ним и Робеспьером было это условлено, когда он писал к нему, рекомендуя аристократа. Если в письме его стояли точки и запятые, Робеспьер делал, что хотел.
— А если нет?
— Аристократа гильотинировали.
— Что это значит? — спросил Брюле.
— Это значит, что Курция нет в Оксерре, — отвечал Сцевола.
— Вы с ума сошли, — сказал Брюле.
— А ты изменник? — прибавил Сцевола, бросившись к ружью, которое Брюле неосторожно поставил в углу у камина, схватив его и прицелившись в Брюле. Солероль вскрикнул от удивления и начал трезветь.
LIII
Брюле был человек сильный и крепкий, несмотря на вид преждевременной старости. Его седые волосы скрывали лоб без морщин. Егo маленькие глазки сверкали мрачным огнем, а сгорбленная спина скрывала силу почти геркулесовскую. Сверх того, этот человек имел пылкую и неукротимую энергию. Натура его была создана для зла, и он становился страшен при случае. Брюле в течение десяти лет совершал во мраке злодеяние за злодеянием. Его защищала хорошая репутация, но его сообщникам, знавшим его коротко, было известно, что он был страшен в высшей степени, и они видели, что он давал доказательства неслыханной смелости среди пожаров, разжигаемых им.
