Раз утром самые горячие патриоты пришли к нему, они были очень взволнованы и непременно хотели идти против роялистов. Жан Бернен серьезно выслушал их, но отвечал этими простыми словами:
— Я жду приказаний.
А так как приказания не являлось, бывший егерь оставался у себя дома. Но прибытие Курция должно было положить конец этому бездействию.
Было десять часов вечера, когда жандармский бригадир постучался в дверь мэра, везя на лошади чрезвычайного комиссара военного министра. Все огни были погашены; Жан Бернен не спал, но притворялся спящим. Бригадир постучался сильнее, тогда Жан Бернен отворил окно и показался в рубашке.
— Кто там?
— Я, бригадир.
— Чего ты хочешь?
— Отворите, гражданин, я привез к вам комиссара.
Жан Бернен затворил окно и оделся, но он счел благора-зумным прежде всего отворить дверь, заткнув за пояс пару пистолетов.
LV
Жан Бернен был человек лет сорока, худощавый по наружности, но геркулесовской силы; во времена Бурбонов он был отличным охотником, замечательным егерем и неутомимым пешеходом. Очень часто, гоняясь за оленем или за кабаном, он проходил по ночам баснословные расстояния. Человек решительный, он умел распространить ужас вокруг себя, когда настала революция. Один только раз его подозревали в недостатке патриотизма, но он победоносно доказал, что он был жертвою гибельного рока. Вот каким образом.
В трех лье от Шатель-Сансуара, за лесом, покрывающим площадку, которая отделяет Ионну от Куры, был небольшой замок, занимаемый тремя молодыми дворянами, тремя братьями, которые не хотели эмигрировать и продолжали убивать зайцев, перепелок и куропаток. Но в один день члены округа взволновались, донесли на трех аристократов, и муниципалитет послал человек двадцать арестовать их. Три брата, которые назывались де Бесси, имели преданных слуг; они окружили себя баррикадами и выдержали осаду. Посланные муниципалитетом лишились полдюжины человек под стенами замка и удалились просить подкрепления у шатель-сансуарской общины. Жан Бернен стал во главе национальной гвардии и явился осаждать лесной замок, но прежде он вступил в переговоры с тремя братьями и написал к ним. Странное дело! Три дворянина приняли переговоры и сдались. Жан Бернен овладел замком; только так как настала ночь, он решил, что пленных будут караулить в замке до утра. Трех дворян заперли в нижней зале и стерегли шесть человек. Жан Бернен не скрывал от них, что на другое утро они будут расстреляны, но три брата начали петь и попросили своего вина. У них в погребе было превосходное вино. Солдаты Жана Бернена велели подать им вина и сами напились до такой степени, что на другой день при первых лучах солнца случилось странное происшествие, которое объяснить никто не мог, кроме Жана Бернена. Солдаты проснулись с завязанными руками и ногами, никто из них не мог сказать, как это случилось. Один Жан Бернен уверял, что его сбили с ног так проворно, что он не мог сопротивляться. Три пленника убеждали в армию Конде.
Это происшествие заставило подозревать патриотизм Жана Бернена, но после того он прослыл в Шатель-Сансуаре за пылкого патриота.
Теперь последуем за ним, когда он идет отворить свою дверь жандармскому бригадиру и Курцию. Пистолеты служили хорошей предосторожностью, по крайней мере так думал Жан Бернен. Он не знал этого комиссара, но знал по опыту, что из Парижа присылались не раз пылкие сумасброды, которые при малейшем слове хватались за пистолет и за кинжал. На Жане Бернене были сабо и белый ночной колпак; в руке он держал фонарь. Как только он отворил дверь, Курций проскользнул в коридор, говоря:
— Брр! Холодно!
— Так себе, — спокойно отвечал Жан Бернен.
— Это оттого, что вы только что встали с постели.
— А вы откуда? — спросил бывший егерь, который, окинув новоприбывшего с ног до головы, хотел показать, что он стоит с ним наравне.
— Я только что из воды.
— Ба!
— Это правда!
— Однако вы не похожи на рыбу, — с насмешкой сказал лукавый крестьянин.
Но Курций принял величественный вид.
— Берегитесь, гражданин мэр, — сказал он.
— Чего? — спросил Бернен.
— Вы нарушаете ко мне уважение.
— Может статься, но я в этом не виноват!
— Как это?
— У нас уж такая привычка, гражданин комиссар. Шатель-сансуарские жители не такие тонкие, как парижские или оксеррские.
— Принимаю ваши извинения, — отвечал Курций с величественным видом.
— Вы очень добры.
— Вы должны мне повиноваться.
— Что?
— Я этого требую именем закона.
— Чтобы написать протокол?
— Нет, арестовать шесть человек!
— Скажите, пожалуйста, — сказал Бернен, притворившийся удивленным, — я думал, что страна очень спокойна теперь!
— Как! — воскликнул Курций. — Вы не знаете, что происходит?
— Извините, — отвечал егерь, — все спокойно, когда проснешься от первого сна.
Курций, говоря таким образом, вошел на кухню за бригадиром, который развел в очаге огонь, подбросил виноградных лоз. Курций подошел к огню и стал греться с наслаждением. Жан Бернен поставил фонарь на стол и сел верхом на стул.
— Гражданин мэр, — продолжал Курций, — отечество в опасности. Роялисты поднимают голову.
— Мне об этом говорили, — отвечал Жан Бернен.
— Эти разбойники нынешнюю ночь решились на смелый поступок.
— Они бросили вас в воду?
— Нет, но…
— Они, может быть, были причиною, что вы приняли ванну?
Жан Бернен выражался лукаво и насмешливо. Курций пришел в негодование.
— Гражданин мэр, — сказал он, — я вам уже говорил, что я чрезвычайный комиссар.
— В Шатель-Сансуаре?
— Нет, у бригадного начальника Солероля.
— Солэйского владельца?
— Да.
— Не знаю! — холодно отвечал мэр.
— Берегитесь! Вы не признаете установленных властей.
— Это каким образом?
— Гражданин Солероль облечен военным начальством над Ионнским департаментом.
— Военным?
— Да.
— Но я не военный, я представляю гражданскую власть.
— Это все равно. Вы должны повиноваться, и я приказываю вам следовать за мной.
— Куда это?
— В Солэй.
— К Солеролю?
— Да.
— Для чего?
— Для того, чтобы освободить его, потому что он в опасности… Роялисты должны атаковать замок.
