— Как это?
— Ведь вы мне сказали, что гражданин, бригадный начальник Солероль командует военными силами Ионнского департамента.
— Да.
— И ему понадобилась шатель-сансуарская милиция?
— Она понадобилась мне.
— Но для чего?
— Чтобы освободить генерала Солероля.
— Кого? Генерала Солероля?
— Да.
— Вы видите, что все неясно.
Курций ударил кулаком по столу, отвечая:
— Я не обязан давать вам объяснения. Повинуйтесь!
— Вы непременно этого хотите?
— Да.
— Ну, мы будем вам повиноваться, гражданин комиссар.
Он снял барабан, висевший на стене.
— Что вы делаете?
— Вы видите — хочу бить сбор.
— Вы сами?
— Сам, у меня нет слуги.
Жан Бернен вышел на улицу и начал бить в барабан так громко, что через десять минут весь Шатель-Сансуар был на ногах. Курций продолжал пить и не подозревал вероломства ионнского вина.
LVII
Жан Бернен бил в барабан добросовестно. Весь Шатель-Сансуар бросился к окнам. Женщины выбежали на улицу и кричали: пожар! Дети начали плакать. Мужчины выбежали на площадь перед фонтаном; Жан Бернен стал посреди них и продолжал бить в барабан.
— Что это такое? Что случилось? — спрашивали со всех сторон.
Жан Бернен отвечал только барабанным боем. Это продолжалось четверть часа. Курций, отяжелевший после вина, дотащился до порога двери и смотрел на улицу.
— Вот это хорошо! — говорил он. — У меня будет настоящая армия.
При виде этой толпы, собравшейся при лунном сиянии, у Курция, который был оратор, чесался язык.
— Какой прекрасный случай для меня сказать речь? — проговорил он.
Он опорожнил последний стакан вина и вышел из дома.
— Это вино, — говорил он, пошатываясь, — бросается в голову. Я обнаружу удивительное красноречие… Но это вино бросается также и в ноги.
В самом деле, он описал несколько причудливых арабесков, выходя из дома мэра на площадь. Увидев его, Жан Бернен забил в барабан еще сильнее в честь его.
— Молчать! — закричал Курций.
Мэр отвечал барабанным боем.
— Молчать! — повторил Курций.
Жан Бернен сделал ему знак встать возле него, потом, не прерывая барабанного боя, сказал:
— Вы хотите говорить с народом?.
— Конечно, — отвечал Курций, у которого насилу шевелился язык.
— Ну, подождите, я предуведомлю.
— Кого? Народ?
— Конечно.
— Это бесполезно.
— Это необходимо. Вас не станут слушать. Я должен сказать, кто вы.
— Говорите!
Жан Бернен перестал бить в барабан и возвысился голос. Вокруг него воцарилась тишина — тишина жгучего любопытства. Никто не обращал внимания на Курция.
— Граждане, — начал Жан Бернен, — с нами случилось большое несчастье.
«Что он скажет?» — с беспокойством подумал Курций.
— Директория вспомнила, что в Бургундии находится местечко патриотов, и прислала к нему комиссара… Чрезвычайного, который скажет вам речь.
— Граждане… — начал Курций.
Но Бернен толкнул его под локоть.
— Подождите, — сказал он, — я еще не кончил.
— Граждане, благородный комиссар привез вам горестное известие, — продолжал Бернен. — Отечество в опасности!
— Браво! — сказал Курций. — Но я так хорошо сам произнес бы эту фразу!
— Отечество в опасности, — продолжал Жан Бернен, — отечество в лице гражданина бригадного начальника Солероля в опасности!
— Дурак! — пробормотал Курций. — Что вы там поете?
Жан Бернен продолжал:
— На которого напали в замке Солэй…
— Молчите! — воскликнул Курций. — Вы говорите неприличные вещи.
— На него напали пруссаки, мои добрые друзья… — докончил Жан Бернен.
— Вы с ума сошли, — перебил Курций.
— Ах, да! Я ошибаюсь… Это австрийцы…
И Жан Бернен опять начал бить в барабан. Курций не мог более владеть собою, он ударил по барабану кулаком и разорвал его.
— Молчать! — заревел он. — Молчать!
Жан Бернен указал народу на разорванный барабан. Народ начал роптать на обиду, нанесенную первому муниципальному лицу, но Курций, покраснев от гнева, встал на край фонтана и с этой импровизированной трибуны обратился к толпе.
— Граждане, — сказал он, — отечество в опасности! Я обращаюсь к вам и надеюсь на ваш патриотизм. Это не пруссаки…
— Нет, — перебил Жан Бернен, — это австрийцы.
— Гражданин мэр, — сказал Курций вне себя, — я отрешаю вас от должности.
Но толпа протестовала.
— Долой комиссара! — закричала она.
Курций испугался, он сошел с фонтана и пробормотал:
— Вы нарушаете ко мне уважение, граждане.
— Долой комиссара! — повторила толпа.
Жандармский бригадир все находился в казармах и приказывал приготовляться к отъезду. Испуганный Курций напрасно отыскивал его глазами. Жан Бернен, в свою очередь, встал на край фонтана и сделал знак. Народ замолчал.
— Граждане и любезные соотечественники, — сказал мэр, — я прощаюсь с вами, так как господин чрезвычайный комиссар отрешил меня от должности.
— Долой комиссара! — повторила толпа.
Камень, брошенный ребенком, упал к ногам Курция.
— Ко мне! Ко мне! — закричал он.
Тогда Жан Бернен взял его за руку и увел.
— Я вас спасу, — сказал он, — но времени терять нельзя.
Так как Жану Бернену повиновались в Шатель-Сансуаре, то ему дали дорогу. Курций был ни жив ни мертв. Жан ввел его в дом.
— Гражданин комиссар, — сказал он, — вы избавились от большой опасности.
— Разве они дурно обошлись со мною? — спросил Курций.
— Они содрали бы с вас кожу, если бы я захотел, но я человек добрый. Вы у меня разбили барабан, вы мне заплатите за него, и все будет кончено…
— Но господин мэр…
— Я уже не мэр, вы меня отстранили.
— Я возвращаю вам вашу должность.
— Не хочу.
— Почему?
— Потому что мне надоело быть мэром.
— Но вы мне нужны, — продолжал Курций, который, видя, что между толпой и им толстая дубовая дверь, опять сделался смелым.
