— Для чего?
— Чтобы вооружить национальную гвардию.
— Послушайте, господин комиссар, хотите принять добрый совет?
— Говорите.
— Вспомните, что днем из жителей Шатель-Сансуара можно делать все, что хочешь.
— А ночью?
— Ничего. Вот почему вас хотели побить камнями. У бургундцев голова дурная, они не любят, чтобы их будили.
— Но генерал подвергался большой опасности.
— Тем хуже для него.
— Гражданин мэр, берегитесь!
— Еще один совет, — холодно продолжал Бернен, — теперь полночь, вы озябли, ложитесь спать, вот в этом алькове.
— Вы отказываетесь повиноваться мне?
— Нет, но я не обязан вам повиноваться, я уже не мэр.
— Я возвращаю вам вашу должность.
— Не сегодня. Я слишком устал, я был на охоте целый день.
Курций приметил, что он ничего не добьется от Жана Бернена, и решился покориться необходимости.
— О! Завтра я хочу быть мэром.
— И вы соберете национальную милицию?
— Да.
— И вы пойдете со мной?
— На край света.
— Мы пойдем на рассвете?
— Если вы хотите.
Курций лег, не раздеваясь. При помощи вина он проснулся только в девять часов утра. Барабанный бой раздавался под его окном. Курций отворил окно и увидел национальную гвардию под ружьем. Человек с желтыми волосами вполголоса разговаривал с Жаном Берненом. Лицо Жана Бернена сияло радостью. Возле национальной милиции восемь жандармов разъезжали на лошадях.
— Гражданин комиссар, — закричал Жан Бернен, на котором были мундир французского гвардейца и каска пожарного, — вас ждут.
— Да здравствует комиссар! — закричала национальная милиция.
Маленькая армия отправилась в путь к замку Солэю, где, без сомнения, бригадный начальник Солероль был пленником; Жан Бернен бормотал:
— Они предупреждены… Я выиграл десять часов, которые были мне нужны.
LVIII
Что происходило на мельнице после побега Курция, это мы объясним в нескольких словах.
Незнакомцы, заперев его в погребе, воротились в кухню. Там Машфер смыл с лица сажу, к великой радости Ланж, которая расхохоталась.
— Ах, друг мой! Знаешь ли, что ты был ужасен, — сказала она, — и я чуть было не разлюбила тебя.
Машфер нежно пожал ей руку.
— Какая у тебя странная идея, мой прелестный ангел, — сказал он, — любить такого беднягу, как я.
— Ах! Милый друг!
— Изгнанного роялиста… Человека, обреченного на эшафот…
Ланж сделалась серьезной, склонила голову, и Машфер увидел слезы в ее глазах.
— Бедная Ланж! — сказал он.
Но она приподняла голову и начала улыбаться.
— Неужели ты думаешь, — возразила она, — что такая женщина, как я, может любить человека совершенно счастливого? Нет, друг, любовь истинную, любовь пылкую может внушить только такой человек, как мой обожаемый Машфер. Ведь ты храбр, смел, предан!
— Но я рискую головой, дитя мое.
— Она не упадет.
— А если?
— Я останусь жива, чтобы отомстить за тебя, а когда отомщу, сумею умереть, чтобы соединиться с тобою.
Молодая женщина говорила с лихорадочным энтузиазмом. Машфер долго сжимал ее в объятиях; потом сказал ей:
— Мы выиграли первую партию. Дай Бог, чтобы и вторая партия была наша!
Ланж взяла его за руку и сказала:
— Пойдем на берег воды и поговорим.
Они вышли из мельницы и пошли по берегу реки, обрамленной высокими тополями.
— Ты еще не понимаешь моего плана — не правда ли? — спросил Машфер.
— До сих пор я поняла только одно, — отвечала Ланж, — что мое место с тобою, и вот я приехала.
— Благодарю!
— Однако я уже говорила тебе в Париже, — прибавила она печально, — что час торжества далек, и если он пробьет…
— Он пробьет, я ручаюсь в этом!
— Но когда?
— Может быть, через неделю… Вандея и Бретань в огне… На востоке зреет восстание, центр кипит, юг восстанет, как один человек…
— Ах, бедный друг! — прошептала Ланж, — да услышит тебя Господь.
— Мои мечты осуществятся, клянусь тебе!
— Да, если этот человек, с бледным челом, с пылким взором, о котором я говорила тебе однажды, этот двадцатипятилетний генерал, от одного имени которого Франция начинает дрожать, не заставит ее преклонить колено под своею шпагою.
Машфер нахмурил брови и промолчал.
— Но что же ты хочешь сказать? — продолжала Ланж.
— Наша маленькая армия увеличивается каждый день.
— Да, но достаточно будет нескольких полков, чтобы рассеять ее.
— Наш противник, может быть, в эту ночь сделается нашим пленником.
— Ты говоришь о Солероде?
— Да, о нем.
— Но Солероля заместят.
— Прежде чем Директория успеет дать ему преемника, мы овладеем всей страной.
— Ты надеешься захватить Солероля?
— Записка, которую я заставил Курция написать, заманит его в западню. Ах! Какая удача, что ты смогла избавиться от Зайца.
— И купить его услуги — не правда ли?
— Если он нам не изменит, его услуги будут драгоценны.
— Зачем ему нам изменять? Ему будут платить щедро, как я обещала.
— Я не доверяю всем этим людям. Однако Брюле хочет отомстить Солеролю.
— Думаю, так оно и есть.
— И если он останется нам верен, он может много сделать для нашего дела.
— Разве этот человек имеет здесь большое влияние?
— Огромное.
— Итак, нынешнюю ночь…
— Солероль будет в наших руках.
— Что вы хотите с ним сделать?
— Во-первых, он будет заложником.
— А потом?
— Потом, — отвечал Машфер серьезным и торжественным голосом, — правосудие пойдет своим чередом.
— Вы его убьете?
На губах Машфера появилась ужасная улыбка, обнажившая его зубы, белые и острые, как у плотоядного зверя.
— Этот человек подвергнется страшному наказанию, — сказал он.
Ланж не могла удержаться от трепета.
— Это гиена, это чудовище! Он не имел сострадания ни к кому.
