— Они браконьеры и останутся в лесу до рассвета, я в этом уверен.
— Ну, надо собраться с мужеством и работать безостановочно, — отвечал Курций.
Наконец Публикола допилил решетку.
— Я выйду первым, а вас вытащу потом.
Публикола был долговяз и худощав; он вскарабкался на плечо Курция и достал до отдушины, в которую пролез, как змея. Курций вскарабкался на бочку и старался пролезть, как Публикола, но тот напрасно тащил его — Курций был страшно толст, а отдушина слишком узка.
— Ах, я погиб! — пробормотал толстяк. — Они меня убьют.
— Нет, — возразил ему Публикола, — если вы отдадите мне ваш шарф и ваши комиссарские бумаги.
— Для чего? — с удивлением спросил Курций.
— Я пойду в Оксерр и объявлю себя вашим посланным.
Через десят минут Публикола украл лошадь в конюшне и скакал по лесу в Оксерр.
LXV
Оставим на время главных действующих лиц этой истории и воротимся в Париж.
Войдем в Люксембургский дворец, опять в этот кабинет, где несколько месяцев тому назад Баррас принимал Ланж.
Директор сидел, опустив голову на обе руки перед бюро, на котором лежало большое письмо гражданина Курция, написанное из Кламси. Оно начиналось так:
«Гражданин директор!
Между тем как Париж считает Францию спокойной, некоторые провинции будоражат мятежники, которые мечтают о падении Республики. Роялизм чуть было не одержал здесь верх. Разбойники, долго поджигавшие и грабившие ночью, наконец восстали днем. Они похитили генерала Солероля, которому вы вверили начальство над Ионнским департаментом, и увезли его в лес, служащий им притоном. Я сам, гражданин директор, попал было в их власть, и они приговорили меня к смерти. Я мог избавиться от них только посредством мужества и терпения. Пленник в замке Солэй, попавшись в их руки, я был освобожден ротою пехоты, подоспевшей из Оксерра. Я должен был тогда принять начальство в отсутствие генерала Солероля, который, вероятно, погиб в пытках. Я велел разрушить мельницу, служившую им притоном, занять войсками несколько деревень, между прочим местечко Шатель-Сансуар, мэр которого был подозрителен. Наконец, я основал мою главную квартиру в Кламси. Мы в двух лье от инсургентов. Они сосредоточились в числе двух или трех сотен человек в лесу, окруженном скалами, перерезанном глубокими оврагами и подземельями. Уже несколько раз я посылал в лес силы, которыми я располагаю, но без всякой пользы. Это настоящий девственный лес Северной Америки, и наши невидимые враги, укрывшись за скалами, вскарабкавшись на деревья, заставили нас нести большие потери. Наши солдаты мрут как мухи, а роялистов выгнать невозможно. Есть одно средство, но я не осмелился употребить его, лес надо поджечь. Так как это национальное достояние, я должен ждать позволения, которое имею честь просить в этом письме.
Начальником инсургентов женщина, Диана де Верньер, сестра знаменитого поджигателя бывшего графа Анри. Между ними находятся также Каднэ и Машфер».
Увидев эти имена, Баррас чуть не вскрикнул и громко позвонил в колокольчик. Вошел вестовой.
— Где тот офицер, который отдал вам это письмо? — сказал директор.
— В соседней зале.
— Пошлите его ко мне.
Через две минуты Баррас увидел высокого и красивого молодого человека в мундире подпоручика. Его одежда, покрытая пылью, утомленная походка, бледное лихорадочное лицо показывали, что он сделал продолжительный путь.
— Это вы привезли мне это письмо? — спросил его Баррас.
— Я, гражданин директор.
— Вы устали?
— Я сделал шестьдесят лье верхом.
— Садитесь, потому что я хочу долго разговаривать с вами.
Молодой человек повиновался.
— Вы из Кламси?
— Оттуда, граданин.
— Каким образом случилось, что начальство над военными силами того края находится в руках гражданского чиновника?
Несколько презрительная улыбка мелькнула на губах подпоручика.
— Гражданин директор, — сказал он, — простите ли вы меня, если я расскажу вам все откровенно?
— Я вам приказываю это потому, что я хочу знать правду.
— Вот вам вся правда, гражданин директор: бригадного начальника Солероля ненавидят и презирают во французской армии: его постыдная служба, чины, полученные возле эшафота, сделали его для нас предметом ужаса и отвращения.
— Я это знаю.
— Когда настал мятеж, который, впрочем, легко было подавить, два полка, занимавшие Ионнский департамент, с изумлением узнали, что Директория назначила такого человека начальником их. Целый месяц этот человек не делал почти ничего. Запершись в замке своем Солэй, он проводил жизнь в оргиях вместе с гражданином Сцеволой…
— Полицейским?
— Именно.
— И с гражданином Курцием.
— Как, с ним! И этот человек командует вами?
— Он чрезвычайный комиссар и воспользовался этим.
— Это правда, — со вздохом сказал Баррас.
Потом отдаленное воспоминание промелькнуло в его голове.
— Я послал в Ионнский департамент, — сказал он, — три месяца тому назад для уничтожения беспрестанных пожаров, опустошавших этот несчастный край, молодого офицера, к которому я имел величайшее доверие…
— Капитана Бернье?
— Именно. Мною получен компрометирующий его рапорт: кажется, Бернье подружился с роялистами…
— Но он не изменял Республике! — с жаром вскричал офицер.
— Где он? Куда он девался?
— Он выздоравливает от ран… В замке Солэй.
— Стало быть, он дрался?
— Гражданин директор, — сказал молодой офицер, — вы желали узнать правду?
— Да.
— Посмотрите на меня: я солдат и никогда не лгал.
Откровенный тон молодого человека взволновал Барраса.
— Я не имею никаких материальных доказательств того, что я вам буду рассказывать, гражданин директор, но клянусь вам честью французского знамени, что это будет справедливо.
— Я буду вам верить.
— Капитан Бернье был жертвою измены, гнусной измены бригадного начальника Солероля.
— Что вы говорите!
— Он сам нанимал поджигателей.
— Солероль?
— Да, и капитан Бернье это знал.
— Можете вы мне это доказать?
— Нет.
— А между тем вы уверяете, что это правда?
— Уверяю.
Офицер говорил с убеждением.
