— Но что же мне пишет этот человек?.. — Баррас указал на письмо Курция.
— В этом письме заключается много преувеличений и кое-что справедливое. Битвы, о которых говорит гражданин Курций, были простыми мелкими стычками.
— Но ведь у роялистов есть армия?
— Их всего полтораста или двести человек.
— И они надеются бороться?
— Нет, но они хотят избавиться от обвинения в поджигательствах, которые начальник бригады распространил о них. Только один человек, гражданин директор, может уничтожить мятеж.
— Вы думаете?
— Вызвать свет из хаоса мрака.
— Кто же этот человек?
— Капитан Бернье.
Баррас взялся за перо.
— Милостивый государь, — продолжал он в то время, как писал, — вы поедете сегодня же.
Подпоручик поклонился.
— Вы отвезете это письмо капитану Бернье, — продолжал Баррас, — я отдаю ему военное начальство над обоими департаментами, а вас делаю его адъютантом.
Письмо Барраса к капитану Бернье заключалось в следующем:
«Любезный капитан!
Даю вам полномочие. Жгите лес, если понадобится, но приведите страну к повиновению. Если между роялистами есть поджигатели, поражайте без милосердия; если поджигатели другие, поражайте также.
По получении моего письма объявите гражданину Курцию, что он отстранен от должности и на время арестуйте его. Мне пришлите донесение обо всех таинственных происшествиях, происходящих в той несчастной стране, где вы находитесь теперь.
Баррас».
Когда Баррас запечатывал это письмо директорской печатью, вестовой принес на подносе карточку. Баррас вздрогнул.
— Где тот человек, который отдал эту карточку? — спросил директор голосом, обнаруживавшим сильное волнение.
— Он ждет, когда вам будет угодно принять его.
Баррас взял офицера за руку.
— Вы устали и, без сомнения, голодны, — сказал он. — Ступайте за моим вестовым, который проводит вас в мою комнату и велит подать вам закусить. Я позову вас через час.
Офицер поклонился и пошел за вестовым, который по знаку директора вывел его в дверь, противоположную той, в которую он вошел. Тотчас эта дверь отворилась, и вошедший человек сказал:
— Здравствуй, крестный!
— Машфер! — воскликнул Баррас вне себя от удивления.
— Я сам.
— И ты осмелился сюда прийти?
— Доказательством тому служит то, что я здесь.
— Но разве ты хочешь, чтобы тебя арестовали?..
— Это мне все равно.
— Но, несчастный! — сказал Баррас, понизив голос. — Разве ты не знаешь, что я час тому назад получил письмо?..
— От гражданина Курция, не правда ли?
— Где твое имя находится между именами ионнских инсургентов.
— Э-э! — сказал Машфер насмешливым тоном. — Я за этим и пришел.
— Молчи или говори тише.
— Я посланник, любезный граф.
— Посланник? — повторил Баррас, пожимая плечами.
— От роялистов, граф.
— Роялистов нет, — строго сказал Баррас, — есть только мятежники.
— Хорошо. Ах, Боже мой! Я не хочу придираться к словам. Ну, я посланник… мятежников.
— И ты осмеливаешься…
— Я принес тебе мои условия. Не пожимай же плечами, граф.
— Тише… Тише… — прошептал Баррас.
— Ты боишься, что нас услышат?
— Я не хочу лишить тебя головы.
— Это доказывает, что ты добрый крестный отец, граф.
— Послушай, так как ты в Париже, выходя отсюда, берегись, чтоб тебя не узнали, прямо ступай в полицию, возьми паспорт и уезжай…
— Куда ты хочешь, чтоб я поехал?
— Куда ты сам хочешь… Только не оставайся во Франции.
Вместо того чтобы повиноваться приказанию Барраса, Машфер взял стул и сел.
— Любезный граф, — сказал он, — я имел честь сказать тебе, что я пришел серьезно поговорить с тобою. Ты можешь, конечно, посвятить десять минут разговору со мной.
— Хорошо, — со вздохом сказал Баррас. Он запер двери.
— Честное слово! — воскликнул Машфер, смеясь. — если бы ты знал, зачем я пришел, ты не трудился бы так спасти мою голову.
Баррас с беспокойством посмотрел на него. Машфер продолжал:
— Видишь ли, мой бедный граф, дело роялистов погибло во Франции.
— А! Ты сознаешься?
— Мы надеялись возмутить восточные и центральные департаменты, как Кадудаль возмутил Вандею… Мы ошиблись… Я не знаю, останется ли жива Республика, но не король сменит ее…
— Далее?
— Ты видишь посланного ста пятидесятью несчастных, которые пожертвовали своею жизнью и хотят умереть… Только они хотят умереть, как солдаты, а не как убийцы и воры.
— Что ты хочешь сказать? — прошептал Баррас.
— Ужасное обвинение тяготеет над нами.
— Я это знаю. Уверяют, что вы поджигатели…
— Эта клевета Солероля приняла такие размеры, что все окрестные крестьяне обвиняют нас в несчастьях, обрушившихся на них.
— Кто же поджигал?
— Шайка, нанятая Солеролем.
— А Солероль куда девался?
— Он наш пленник.
Баррас задумался.
— Я отдам его под военный суд, и правда обнаружится.
Машфер покачал головой.
— Это невозможно, — сказал он.
— Почему?
— Потому что мы сами его осудили, и он будет казнен нами.
Баррас топнул ногою.
— И ты осмеливаешься приходить сюда, говорить мне это!
— Я осмелился на все, — отвечал Машфер. — Теперь выслушай предложение, которое я принес.
— Посмотрим, — сказал директор, вооружившийся терпением.
— Если мы сдадимся, предашь ли ты нас военному суду? Мы хотим быть расстреляны, а не гильотинированы.
Баррас нахмурил брови.
— Мой бедный Машфер, — сказал он, — ты забываешь, что начальников роялистов, взятых в Квибероне, гильотинировали.
— Когда так, — холодно сказал Машфер, — мы все будем убиты.
— До последнего?
— Без сомнения; мы не хотим, чтобы с нами поступили, как с поджигателями.
Баррас взял за руку Машфера.
— Выслушай меня, в свою очередь, — сказал он, — с тобой говорит не директор, а Баррас, твой крестный отец.
