Король жестом удовлетворил его просьбу.
Письмо было от Луиджи.
В нем говорилось следующее:
«В порту обнаружен неизвестный корабль, наши батареи обстреливают его из всех орудий, но ядра отлетают от него, не причиняя ни малейшего вреда. Похоже, он неуязвим.
Этот корабль должен обеспечить отход карбонариев; как он вдруг оказался посреди порта, установить не удалось. Десятью пушечными выстрелами он полностью подавил огонь той из наших батарей, что стояла на дамбе».
Прочитанное сильно удивило короля.
Он посмотрел на курьера.
Заметив, что тот мертвенно-бледен, король спросил:
— Что с тобой?
— Сир, я умираю. Войска Вашего Величества начали стрелять по мятежникам, те стали палить в ответ, и чтобы добраться сюда, я вынужден был пройти между двух этих огней. Во мне сейчас сидят несколько пуль.
— Позвать врача? — спросил король.
— Не нужно, сир. Мне уже не выкарабкаться.
И, начав задыхаться, несчастный вдруг выпрямился, прокричал: «Да здравствует король!» и упал замертво.
В глазах у короля блеснули слезы.
Торжественно он заявил своим офицерам:
— Вот верный слуга, господа. Посмотрите, чего Луиджи добился от своих людей. Каков командир, таковы и подчиненные!
С точки зрения философии, то было справедливое замечание, с точки зрения политики — весьма неуместное. Ведь именно у него, у Франческо, находились в подчинении все эти плохие офицеры!
Вошел еще один курьер.
То был некий полковник; правая рука его была на перевязи.
Король взирал на него не без некоторого удивления.
Серьезный и спокойный, полковник с достоинством подошел к королю и левой рукой положил к его ногам шпагу:
— Сир, — сказал он, — я возвращаю вам ее.
Король нахмурил брови.
— Вы покидаете мою службу, сударь?
— Нет, сир. Я пришел сюда умереть. Но я хочу умереть с обнаженной грудью и без оружия; у меня нет больше руки, в которой я мог бы держать шпагу; правая моя рука раздроблена.
— Спасибо, полковник! — сказал король, но тут же добавил: — Прошу вас, возвращайтесь в ваш полк; потерпите еще немножко, я вас умоляю. Такие надежные и храбрые люди, как вы, столь редко встречаются в минуты кризисов, что злоупотреблять их преданностью я просто не имею права.
— Ах, сир, если бы у меня был полк, разве явился бы я сюда? Я бы никогда не покинул своих солдат.
— Как! Ваши люди перешли на сторону противника?
— Нет, сир. Среди швейцарцев предателей не бывает. Мои солдаты мертвы…
— Мертвы… Две тысячи человек…
— Все до единого, сир… Из всего полка выжил лишь я, да и то лишь по нелепой случайности.
Все слушали полковника, затаив дыхание.
— Представьте себе, сир: среди мятежников были не только лаццарони, но и солдаты.
— Мои?
— Нет, сир. Ни один из ваших людей не дезертировал. Ваши неаполитанцы (он произнес это с презрением — сам-то он был швейцарцем) слабы и безвольны, ваши сицилийцы трусливы, но все они остались верны вам! Во главе бунтовщиков стояли группы хорошо обученных солдат регулярной армии. Хуже того: эти солдаты были вооружены ружьями, которые перезаряжаются через затвор.
— Мне известен подобный тип оружия. Пруссия намерена взять его на вооружение.
— И правильно сделает, сир. Это ужасное ружье! В мгновение ока десять человек могут уложить целый взвод. Мой полк испытал это на собственном печальном опыте. По приказу вашего министра, сир, я должен был овладеть баррикадой на улице Толедо, против которой оказались бессильны даже ядра. Мятежники обложили ее матрасами.
Я хотел взять ее штурм. Выступил перед полком, как следует подзавел солдат, стал во главе их и повел за собой.
Противник встретил нас шквальным огнем, который и представить себе невозможно. За минуту я потерял полторы сотни человек, а сам был ранен. Две пули угодили мне в правую руку, в которой я держал шпагу.
Боль была такой жуткой, что я на какое-то время потерял сознание, и меня перенесли в дом одного буржуа.
В мое отсутствие мой заместитель собрал отошедший назад полк и вновь бросил его в атаку…
На сей раз наши потери составили уже человек двести. Внезапно мои солдаты заметили, что позади нас выросла еще одна баррикада. То был ужасный сюрприз. Эти люди невероятно ловки и коварны, да и стреляют весьма метко. Полк был окружен. Один из капитанов — все высшие офицеры к тому моменту были уже мертвы — прокричал, что надо выбираться через новую баррикаду, и повел солдат на нее. Они все полегли там. Оказавшись между двух огней, сир, они держались не более трех минут.
Когда я пришел в себя, то обнаружил рядом с собой денщика, который плакал горючими слезами и выглядел совершенно потрясенным.
«Полковник, — сказал он мне, — наш полк остался весь там лежать».
Я подбежал к окну: улица была усеяна грудами тел; я был командиром двух тысяч мертвецов.
Рассказ офицера произвел на присутствующих гнетущее впечатление; по окончании его в зале воцарилась зловещая тишина.
Король, не говоря ни слова, протянул полковнику правую руку, который пожал ее рукой левой, а затем тихонечко отошел в сторонку.
Внезапно раздался громкий шум.
С новой депешей от Луиджи прибыл офицер кавалерии.
В ней были такие слова: «Сир, мы понесли большие потери, но, полагаю, все же одерживаем победу. Да здравствует король!»
— Что означает это письмо? — спросил Франческо у вытянувшегося перед ним по стойке «смирно» курьера.
— Мне не известно его содержание, сир, — отвечал тот.
Король зачитал послание вслух.
— Ваше величество, — сказал кавалерист, — на баррикадах огонь постепенно утихает, но в порту творится что-то страшное. Проклятый пароход никак не успокоится. Пятьдесят ваших матросов уже сложили там свои головы, и, думаю, потери будут еще более значительными.
— Но там-то уже что происходит? — спросил король.
Кавалерист пояснил:
— Ваш министр, чтобы отрезать группам мятежников, отходящих к набережной, пути отступления, перебросил в порт две тысячи человек. Тысяча из них должна была погрузиться на лодки, барки и прочие мелкие суда, которые окружают этот беспрестанно палящий пароход, и попытаться взять его на абордаж. Вот эти бедняги и попытались… Ах, сир, это была настоящая бойня… С каждого из бортов парохода стоят по три небольших орудия, стреляющих картечью; это своего рода пушки-револьверы, которые буквально осыпают вас шрапнелью, сами по себе производя эффект не меньший, чем несколько батарей… Можете сами себе представить, что там было… От абордажа нам пришлось отказаться. Более того: пароход открыл такой огонь по набережной, что наши люди даже носа высунуть не могли, и мятежникам удалось вернуться на корабль.
