Жестокие слова сами просились герцогине на язык:
— Но она умерла, ведь так?
— Да, госпожа.
— Действительно умерла?
— Сотни людей видели, как ей отрубили голову!
— Тем лучше!
— Только ему этого не говорите! — воскликнула Люсиль.
— Так он все еще любил ее?
— Нет, не думаю. Просто это жестоко — то, что вы говорите.
— Ох! Откуда вам, француженкам, знать, что чувствует женщина, которая любит!
И уже более спокойным тоном герцогиня промолвила:
— Но продолжай, я слушаю.
— Похоже, госпожа, — проговорила субретка, — переодетый женщиной, этот бедный юноша был на площади со своим заместителем — тоже весьма симпатичным парнем — в момент казни и выдал себя криком.
— Вот видишь, он ее любил!
Взгляд герцогини пылал ненавистью.
— Мог ли он, госпожа, остаться безучастным в подобных обстоятельствах?
— Ах, Люсиль, я так несчастна! Иметь в соперницах уже умершую женщину — что может быть ужаснее?
— Я бы на вашем месте и думать обо всем этом не стала… Но я продолжу. Вы только представьте себе: окруженный сбирами и драгунами, он убил с дюжину человек, запрыгнул на лошадь и, оторвавшись от целого кавалерийского полка, выбрался из города, где в одной из прибрежных бухт его, по слухам, ждет корабль.
Герцогиня поднялась на ноги.
— Что с вами, госпожа? — спросила Люсиль, заметив, что хозяйка ее пришла в крайнее возбуждение.
— Нужно собираться в дорогу.
— Но куда?
— В Алжир. Поедешь со мной?
— Да, госпожа. Конечно, это страна дикарей, но что, по сути, это меняет? Там, где есть мужчины, привлекательная девушка всегда выживет без труда. — И она добавила: — К тому же я питаю определенную слабость к этому великану Вендрамину, который…
Она остановилась.
— Кто это? — несколько машинально спросила герцогиня.
— Самый необыкновенный мужчина, какого мне доводилось встречать, госпожа.
— Ты с ним еще увидишься. Как-нибудь сообщишь ему, моя дорогая Люсиль, что ты в Алжире.
— Да, госпожа.
— Но будь благоразумна.
— Это у нас, женщин, в крови.
Герцогиня улыбнулась.
В этот момент во дворе раздался некий шум, и Люсиль бросилась к окну; на улице она увидела огромного роста женщину, которая, расталкивая прислугу, пробивалась к дверям дома.
Радостно вскрикнув, Люсиль кубарем скатилась во двор.
Увидев ее, привратник — а к миловидной субретке он относился с глубоким почтением — бросился сбивчиво объяснять, что эта кормилица желает во что бы то ни стало видеть мадам герцогиню.
— Глупец! — вскричала Люсиль, бросаясь на шею кормилице.
— Ах, дорогая моя! — сказала она. — Я так рада!
И, схватив на руки младенца, которого великанша прижимала к груди, и который орал во все горло, девушка покрыла дитя нежными поцелуями.
Слуги герцогини от изумления пооткрывали рты.
— Как, мадемуазель? Так это…
— Ах, боже мой, если бы я знал…
— Да, — цинично отвечала на все эти восклицания Люсиль, — да, это мой ребенок. Ну, совершила я ошибку в юные годы, ну, был у меня любовник… И что же? Неужто это дает вам право так плохо встречать эту несчастную кормилицу и мое дорогое чадо?
Совершенно пораженные, слуги не знали, что и ответить.
Люсиль же тем временем продолжала:
— Если хоть один из вас проболтается об этой бедной женщине, если хоть одному из наших поставщиков станет известно, что ко мне приходила кормилица, если хоть малейшая сплетня ляжет пятнышком на мою репутацию, я вас всех разгоню… всех до единого… Все понятно? Держите язык за зубами.
И, повернувшись к великанше, она промолвила:
— Проходите, матушка!
Кормилица величественно последовала за бойкой субреткой, которая, перепрыгивая через несколько ступенек, в два счета взлетела на верхний этаж.
— Один уже здесь, госпожа!
И она указала на кормилицу.
На лице герцогини было написано непонимание.
— Кто это?
— Вы его не узнаете?
— Вендрамин?
— Он самый.
Женщины покатились со смеху.
Наряд Вендрамин был столь нелеп, что не мог не вызвать веселья.
Бедный парень выглядел совершенно сконфуженным, но даже будучи смущенным, не изменил себе:
— Люсиль! Тысяча чертей!
— Что?
— Не смей смеяться надо мной.
И, повернувшись к герцогине, он спросил:
— Сударыня, где Паоло?
— Но мы не знаем!
Вендрамин не терял самообладания.
— Послушайте! — сказал он. — Я поколотил монаха.
Люсиль едва вновь не прыснула со смеху.
— Еще раз рассмеешься — получишь затрещину! — проговорил великан. — Мне нужно где-то укрыться, сударыня. Боюсь, меня уже ищет полиция.
— Тебе не следовало сюда являться, — укоризненно сказала Люсиль. — Ты можешь скомпрометировать госпожу. Слуги, конечно же, уже заподозрили неладное.
— Мне больше некуда было идти, — просто отвечал Вендрамин.
Герцогиню вдруг осенило:
— Вот что мы сделаем: разыграем небольшую комедию. Я сейчас позову слуг и, изобразив возмущение, попрошу выпроводить тебя из дома. Скажем, что ты старый любовник Люсиль, а сейчас, после участия в мятеже, явился сюда в одеждах кормилицы в поисках временного убежища. Выйдешь на улицу, иди сразу к задней двери, Люсиль будет ждать тебя там.
— Великолепно, госпожа! — воскликнула Люсиль. — Только, если позволите, я дам ему одежду нашего кучера, а то уж больно смешно он сейчас выглядит.
— Поговори мне! — процедил Вендрамин сквозь зубы.
— Если ни у кого нет возражений, то приступаем, — заявила герцогиня.
Все прошло как по маслу.
Слуги уже, естественно, догадались, что никакая то была не кормилица, а узнать пикантные подробности из жизни горничной, которую герцогиня, для проформы, отчитала как следует, они всегда были рады.
Через пару минут Вендрамин был с позором выставлен из дома.
Отойдя за угол, великан заглянул в пакет, который в последний момент сунула ему в руку Люсиль, — там лежали широкий черный плащ и фуражка.
Наскоро переоблачившись, он двинулся к черному входу.
