— Тогда, вероятно, ты видишь и то, что, цепляясь за неровности, имеющиеся на камнях, можно добраться до этой расселины и встать на выступе рядом с ней.
— Действительно, можно, но можно и упасть, мой друг.
— Разумеется. Но упасть куда?
— В воду.
— Всего лишь небольшое падение. Оно ведь тебя не страшит, не так ли?
— Нет, — сказала она.
— Так вот: мы постараемся расширить эту трещину таким образом, чтобы под нее можно было заложить нашу бочку с порохом. Когда это будет сделано, мы подожжем фитиль — о том, чтобы порох взорвался не сразу, я позабочусь — и нырнем под воду. Я уверен, что взрывом хорошенько тряхнет весь грот; кто знает, вдруг и эта скала развалится?
— Но, распавшись, она ведь может засыпать и проход?
— Это маловероятно; разрываясь, порох обычно образует зазоры. Я почти убежден, что здесь возникнет достаточно большая дыра, а осколки горной породы разбросает на многие метры вокруг. В любом случае это наш шанс выбраться отсюда.
— А не лучше просто подождать?
— Подождать чего?
— Пока нам здесь наскучит: тогда и попытаемся выбраться.
— А если один из нас вдруг заболеет? Как за ним ухаживать? Да и сомневаюсь я, что он здесь поправится. Влажность, которая царит в этом подземелье, вредна для здоровья, и мы рискуем в любой момент заработать себе здесь ужасный ревматизм и мучительную офтальмию.
— Тогда за дело, друг мой! — воскликнула она с испугом.
— Пойдем!
Вооружившись инструментами, он быстро проложил им путь к вожделенному выступу.
Они отважно атаковали скалу, которая на подступах к расселине была менее твердой, чем в иных местах; дыра увеличивалась с каждой минутой.
— Я полагала, что камень должен быть более твердым, — заметила она.
— Здесь он размягчен и слегка раздроблен, но вот в сердцевине породы практически неприступен.
— Значит, мы закончим нашу работу менее чем через час? — заметила она.
— И через два часа выберемся на свободу, — сказал он.
— Или погибнем!
— Это возможно, но маловероятно.
— Должно быть, это очень страшно — взрыв бочки с порохом?
— Просто ужасно!
— А вдруг мы кого-нибудь убьем?
— Луиза, — промолвил Паоло, — мы всегда подвергаем чью-нибудь жизнь опасности; каждый наш шаг может повлечь за собой смерть человека; к примеру, иду я по улице, встречаю друга, заговариваю с ним — словом, задерживаю его. Затем мы расходимся, каждый своей дорогой, его убивает упавшей трубой, и я становлюсь невольной причиной его смерти. Если бы я его не остановил, он бы не оказался на месте падения трубы в тот самый момент, когда ей вздумалось свалиться с крыши. Все эти опасения столь же глупы, как и угрызения совести, которые я вроде как должен бы испытывать из-за того, что остановил друга. И потом, все люди стоят друг друга: твоя жизнь имеет такую же ценность, как и жизнь какой-нибудь другой женщины. Не предпринимая попыток выбраться отсюда, мы обрекаем себя на смерть печальную и долгую, на смерть на медленном огне, как говорят в народе, и это будет ужасная пытка, медленная и жестокая агония. Там же, по ту сторону, если кто и умрет, это случится быстро и безболезненно; у него не будет таких мук, какие ждут нас, если мы здесь останемся.
— И тем не менее…
— Довольно, Луиза, довольно; не то я поверю, что ты готова предпочесть человека незнакомого, которому может грозит смерть, а может и нет, возлюбленному, который находится рядом с тобой.
— Ты прав! — воскликнула она при этих словах и с удвоенной энергией принялась за работу.
Вскоре все было закончено.
Порох оказался вполне пригоден к использованию; вода хоть и проникла в бочку, но смочила лишь внешний его слой, так что в середине он остался сухим.
— Этого нам хватило бы и для того, чтобы поднять целую гору! — воскликнул Паоло, тщательно проверив свои запасы.
Маркиза спросила:
— Значит, все уже решено?
— Да.
Она ничего не ответила; впрочем, она и так знала, что воля его непоколебима и ничто не может заставить его отказаться от намеченной цели.
— Не так-то и просто будет запихнуть порох в эту дыру, — заметил он, — но, думаю, мы справимся. Я встану на выступ, а вот та шероховатость послужит мне шкивом; я перевяжу бочку веревками, собьем небольшой плот из досок и затолкнем его под эту выпуклость. Когда он окажется точно под ней, я потяну веревки на себя, и бочка встанет на нужное нам место.
Так они и поступили, после чего Паоло приготовил три фитиля одинаковой длины и два из них по очереди спалил — нужно было вычислить такую длину третьего, чтобы он горел ровно полминуты.
Долго под водой они бы оставаться не смогли, поэтому все должно было быть выверено до секунды.
Покончив со своими опытами, он присоединил фитиль к бочке и вернулся к маркизе.
Луизу била мелкая дрожь.
— Ну что, все готово? — спросила она.
— Да, — отвечал Паоло сдавленным голосом — волнение маркизы передалось и ему.
И было из-за чего волноваться: они собирались подвергнуть себя ужасной опасности; намеревались разыграть партию, ставкой в которой была жизнь, не имея полной уверенности в том, что их не погребет под осколками скалы, которую поднимут на воздух двести фунтов пороха.
Они упали друг другу в объятия.
— Возможно, это наш последний поцелуй! — прошептал он.
— Тогда пусть он будет долгим и нежным! — сказала она.
Вместо ответа он еще крепче прижал ее к себе…
Наступил вечер, а вместе с ним и назначенный час. Паоло поднялся на ноги; нужно было действовать. Запалив трутовую палочку, он забрался на скалу и осторожно приблизился к фугасу.
Оказавшись на расстоянии вытянутой руки от фитиля, решительный юноша вдруг замялся; он просчитал еще раз шансы на успех и на гибель и, найдя их равными, пребывал теперь в сомнениях.
Взгляд его обращался то на маркизу, то на заряд, и он говорил себе, что через пару минут последний, возможно, убьет женщину или же ужасно ее покалечит.
Поняв, что именно она является причиной этой задержки, этой слабости, маркиза решила твердо покончить со столь тяжелой для нее нерешительностью.
В конце концов, иного выхода у них просто не было.
— Зажигай фитиль и спускайся, Паоло, — закричала она. — Будь что будет!
— Это твое последнее слово? — спросил он.
— Да, — решительно промолвила маркиза, — жребий брошен!
— Что ж, как скажешь.
И он поднес трутовую палочку к фитилю, который тотчас же вспыхнул.
