Но гадюка выскользнула из ящика, и старый еврей это заметил.
— Заберись на кресло с ногами! — спокойно сказал он Паоло.
— А ты?
— За меня не переживай.
Змея исчезла.
Иаков принялся громко и пронзительно насвистывать некую диковатую мелодию, сопровождая ее постукиванием палки по столу, что немного напоминало игру негров на дарбуке.
Своеобразная музыка неприятно действовала на нервы, но в то же время наполняла душу ощущениями странного шарма.
Гадюка тотчас же выползла из-под какого-то шкафа, высунув сначала голову, а затем и туловище, и стала виться вокруг старика; остановившись перед ним, она судорожно заколыхалась, приподнялась на задней части тела и начала раскачиваться в такт.
Еврей ускорил такт своего горлового пения; и рептилия закачалась еще неистовее; временами, словно изнемогая, она оседала, но потом одним рывком восставала и принималась корчиться с новой силой.
Между двумя посвистываниями Иаков быстро бросил юноше:
— Хватай ее и клади в коробку; закрепишь ее там при помощи проволоки.
Паоло посмотрел на него испуганным взором.
— Хватай же! — повелительно повторил еврей.
Но Паоло был не в состоянии даже сдвинуться с места.
Тогда Иаков схватил свою палку и, не переставая свистеть, застучал ее по паркету.
На зов его прибежала одна из внучек, та, что так странно смотрела на Паоло.
Иаков взглядом указал ей на продолжавшую танцевать рептилию.
Девушка наклонилась, чтобы подобрать змею, но Паоло, преодолев свой страх, опередил ее и схватил гадюку за туловище; продолжая наклоняться вправо и влево, рептилия извивалась в его руках, с полузакрытыми глазами напоминая пришедшего в экстаз меломана.
Паоло, должно быть, смертельно побледнел; соприкосновение со скользкой гадюкой внушало ему глубочайшее отвращение. Бросив мерзкую рептилию в коробку, он быстро закрепил ее латунной проволокой.
— Готово, — промолвил он наконец.
Иаков, вместо того чтобы резко замолчать, понизил тон постепенно, и Паоло показалось, что последние ноты его мелодии донеслись до него с расстояния не менее чем в лье; с этой призрачной дистанции они казались непередаваемо нежными.
Слушая, он смотрел на девушку, которая, как и в первый раз, облокотилась на кресло старца.
— Ноэми, — сказал тот, когда все закончилось, — этот француз только что сподобился ради тебя на храбрый поступок; пусть он и не подвергался никакой опасности, ты должна его отблагодарить, так он скорее предпочел бы броситься в огонь, чем коснуться гадюки. Подай ему руку для поцелуя и оставь нас.
В голосе еврея прозвучала едкая насмешка, которую, по всей видимости, уловил не только Паоло, но и сама девушка, которая едва заметно побледнела; но то было лишь мимолетное ощущение, так как почти сразу же, покраснев, она с очаровательной неуклюжестью показала юноше свои тонкие пальчики.
Паоло не посмел в присутствии насмешливо прищурившего глаза старика слишком пылко прижаться к этой изящной руке губами; но ему показалось, что та слегка ответила на его пожатие.
Девушка медленно удалилась. У двери она обернулась, и на сей раз пальцы ее быстро прикоснулись к губам, послав Паоло воздушный поцелуй.
Взгляд Иакова воспылал огнем, его старый пес зашелся в лае, но почти тут же хозяин вновь стал ироничным, а собака умолкла.
Еврей был глубоко озадачен; чего Паоло не мог не заметить, но, сохраняя самообладание, юноша спокойно выдержал пристальный взгляд старика.
Взяв коробку, Паоло поставил ее на пол и сказал Иакову:
— На шее у этой гадюки что-то есть; сейчас я раздвину складки, и мы увидим, в чем дело.
Вооружившись двумя тоненькими палочками, он разделил складки, и желтая борозда, блестящая наподобие золота, открылась между ними, но кожа гадюки соскользнула с одного из этих прутиков, и цветная полоска закрылась.
— Неумеха! — резко промолвил Иаков изменившимся голосом.
Он поднял голову, и Паоло заметил, что на его обеспокоенном лице выступили несколько больших капель пота.
— Быстрее, быстрее, — зашептал еврей, — начинай все заново. Разве ты не видишь, как я взволнован! А эмоции изнуряют и убивают!
Ему не терпелось продолжить опыт. На сей раз движения Паоло были более уверенными, и когда желтая полоска вновь открылась, при свете лампы она замерцала рыжеватыми отблесками потемневшего золота.
Иаков побледнел.
Паоло попытался уловить его мысль, но еврей, повелительно зыркнув на него, вынудил отвести взгляд.
— Закрой эту коробку! — приказал он.
Паоло повиновался.
— Верни ее на место.
Юноша исполнил и это распоряжение.
— А теперь, — промолвил еврей, — я запрещаю тебе шпионить за мной, следовать за мной, если ты вдруг встретишь меня на улице, запрещаю категорически, под угрозой смерти. Помни, что вскоре нам предстоит ехать в Сахару; будь готов к путешествию. Можешь идти. Завтра я дам о себе знать.
Паоло, глубоко взволнованный столь внезапно оборвавшимся разговором, поклонился в знак согласия.
Старик позвал Ноэми, и та тотчас же появилась.
— Проводи моего гостя, — сказал еврей.
Девушка взяла Паоло за руку и повела по коридорам.
У двери она обернулась.
Юноша был очарован этим пристальным взглядом огромных черных глаз; он задрожал с головы до ног.
Внезапно девушка обвила шею этого мальчика, этого дитя, своими руками и, прижав его к себе, спросила:
— Хочешь любить меня?
— Это ему запрещено!.. — прокричал чей-то голос.
То был голос старика Иакова.
— Уходи, Паоло! — добавил он.
Ноэми, зарыдав, убежала в дом.
Нетвердой походкой Корсар направился к выходу.
Глава V. Форт Эль-Джем
Покинув Иакова, юноша пребывал в полном смятении; его терзали безумные надежды — мысли о любви, мечты о богатстве.
Однако же легкий бриз, дувший Паоло в лицо, мало-помалу его успокоил: к нему вернулось хладнокровие, и возникло желание проанализировать события этого вечера.
В его распоряжении была вся ночь.
Паоло вышел из Алжира и затерялся в поле, бредя наудачу.
Шакалы, гиены то и дело возникали перед ним, хрипя и завывая; но его не пугали ни их фосфоресцирующие глаза, ни огромные тени голодных фигур. Спокойный, он не обращал внимания на этих безобидных по отношению к человеку животных; в этот час его бы не устрашил и лев.
