Вереница вооруженных матросов тянулась к столу, а другая уходила от него ко второму трапу, свисавшему с противоположного борта.
Шлюпки доставляли соискателей к кораблю и увозили обратно тех, кто не был принят.
Более удачливые тотчас же заносились в списки и назначались на те или иные посты.
К столу соискатели подходили по одному; Людовик экзаменовал молодых парней, Вендрамин — зрелых мужчин. На судно требовались и те и другие — половина на половину.
Инспекция была строгой.
Корабль стоял впритык к заполоненной людьми набережной, и с берега его палуба отлично просматривалась. Принятых зеваки приветствовали криками «браво», получивших отказ — гиканьем и свистом.
Чернь всецело доверяла мнению судей и относилась как к героям к тем, кто оказывался достойным пополнить ряды корсаров.
Первый из тех, кто был принят, увидев, что его направили на нижнюю палубу, испросил разрешения попрощаться с пришедшими на набережную женой и детьми.
— Иди! — сказал Вендрамин громоподобным голосом. — Иди, но не возвращайся. Таким неженкам среди нас не место.
И зрители аплодисментами встретили столь жестокое решение.
Мы рассказываем об этом наборе потому, что во время него произошло немало странного.
Возможность отправиться в поход под командованием Корсара с золотыми волосами доводила до исступления алжирских варваров, людей страшных, способных на все, жаждущих славы и голодных до разбоев и ожесточенных боев.
Один из них, старый пират времен Рыжей Бороды, получил отказ по причине увечья.
То был разбитый годами, согбенный великан, совершенно немощный с виду.
Услышав приговор комиссии, он иронично хмыкнул, распрямился и, схватив за ворот писаря, кинул того за борт, а затем, бросившись в воду, выловил его и возвратил на палубу.
— Принят! — сказал Вендрамин посреди бешеных аплодисментов.
Другой факт, не менее достоверный, поразил всех присутствовавших при этих сценах.
Некий колоуги (сын турка и арабки) чересчур говорливо описывал свои достоинства. То был паренек лет пятнадцати.
— Слишком болтлив! — постановил Людовик.
Тотчас же юноша выхватил из-за пояса кинжал, отрезал у себя кончик языка и бросил его на стол писаря, оставив кровавое пятно на белом листе пергамента.
— Раз уж ты не можешь больше говорить, — промолвил Людовик, — мы тебя берем, друг. Зачислен!
Этот мнимый немой — он утратил дар речи лишь наполовину — был позднее среди тех тюркосов, что служили во французских колониальных войсках; награжденный в 1845 году орденом Почетного легиона, уйдя в отставку, он жил в Деллисе.
Когда набор был завершен, набережная огласилась неодобрительными криками тех, кому не довелось предстать пред очами двух комиссаров; с трудом их удалось согнать с палубы.
Один юноша выражал свой протест особенно бурно; он кричал, жестикулировал, цеплялся за поручни, взывал к капитану, его помощнику и прочим офицерам, желая во что бы то ни стало пройти комиссию.
Намертво ухватившись за железную перекладину, он заявил матросам:
— Отрежьте мне руку, отрежьте, если посмеете, но с места я не сдвинусь.
Услышав паренька, Людовик подошел к нему и сказал:
— Мальчик, набор закончен! К чему так упорствовать?
— Ах, капитан, — отвечал юноша, — ваши люди глупы как пробки! В том, что они храбры, я не сомневаюсь, но вот ума им явно недостает.
— Почему ты позволяешь себе оскорблять мою команду, негодник?
— Потому что она этого заслуживает. Я тысячу раз повторил этим кретинам, что я не желаю быть матросом, а хочу лишь переговорить с вами и о наборе речь не идет, но они так ничего и не поняли. Ослы, одним словом!
— Короче, чего ты желаешь?
— Сейчас сами все поймете, капитан. Дайте мне лишь две минуты, и я сумею вас убедить в своей полезности.
— Так ты все же хочешь поступить к нам на судно?
— Не в качестве матроса. Пойдемте.
Соискатель был красивым брюнетом с несколько женственными манерами, а пробивавшиеся над верхней губой усики делали его особенно миловидным и обаятельным.
Юноша направился к поднятому на корабль стаду овец (уходя в море, суда по максимуму запасаются свежим мясом), на ходу вытащив набор медицинских инструментов из одного кармана и пачку бинтов — из другого.
Он поднес какой-то флакон к морде одного из ягнят, ноги бедного животного подкосились и оно рухнуло на деревянный настил палубы.
Тогда паренек попросил Людовика достать часы и уверенно заявил:
— Через две минуты задняя нога этого барана будет у меня в руках.
Действительно, не успела секундная стрелка на часах Людовика пройти и двух кругов, как ампутация была произведена и весьма искусно.
Мало-помалу придя в себя, ягненок — а он был усыплен эфиром — встал на три лапы, даже, казалось, не заметив этой жестокой операции.
Матросы были в восторге.
Вендрамин и Людовик изумленно переглянулись.
— Я хирург, — пояснил юноша. — От отца к сыну в нашей семье передаются секреты этой профессии. У вас ведь нет серьезных медиков на борту? Возьмите меня в качестве хирурга, не пожалеете!
— Принят! — сказал Людовик. — И не как простой матрос, а как офицер. Возглавишь медчасть. После утверждения капитаном есть будешь с нами, за офицерским столом.
— Благодарю вас! — промолвил юноша.
— Как тебя зовут-то?
— Рут.
— Вот те на! — воскликнул Людовик.
— Это имя вас удивляет?
— Да. Оно напомнило мне о Ноэми. Так ты еврей?
— Да.
— Неважно! Хоть мы с Паоло и не особенно любим вашу братию, я тебя беру.
На следующий день корабль взял курс на Неаполь.
Как мы уже говорили, на этом судне реализовались все усовершенствования, применяемые на кораблях лишь пару-тройку лет. Одним из самых поразительных его качеств была возможность погружаться в бою в один уровень с водой, что делало его — вследствие того, что вода смягчала удары — не доступным для вражеских ядер. По этой же причине нижняя часть корпуса корабля не была обшита броней, из-за чего судно выглядело легким и маневренным.
Именно по планам этого корабля, обнаруженным во время последней войны, американцы построили свои знаменитые подводные лодки.
Вода поступает в клапаны, заливает трюм и корабль погружается.
Кроме того, ход судна обеспечивают не винты, а шкивы и поршни.
Благодаря этим поршням вода проникает в находящиеся в задней части корабля трубы, а затем с силой выталкивается наружу.
