Эдуард IV, Уорик и Вудвиллы
Наблюдательные современники сходились во мнении, что своим троном молодой Эдуард IV был в значительной степени обязан близкому родичу Ричарду Невиллу, графу Уорику, и что тот на протяжении первой половины 1460-х годов был могущественнейшим лицом в королевстве. Епископ Сент-Эндрюсский Кеннеди считал его «правителем Англии при Эдуарде IV», в то время как один французский очевидец язвительно замечал, что у англичан «два государя: мессир де Варви́к и еще один, чье имя я позабыл»
[98]. Отчасти положение Уорика основывалось на личной власти как крупнейшего магната: он владел поместьями жены в центральных областях на правах супруга (через нее получив и титул) и северным патримонием — родовыми землями Невиллов, доставшимися ему после смерти отца в 1460 году.
Однако, что более важно, его могущество подкреплялось публичной властью, врученной ему от имени короля. К 1464 году количество должностей Уорика достигло беспримерного масштаба. С 1455 года он служил комендантом Кале и благодаря находившимся в его распоряжении военным ресурсам города смог оказать сильнейшее влияние на события 1459–1461 годов. В декабре 1457 года, после французского набега на Сануидж, графа назначили хранителем моря, предоставив право собирать потонную и пофунтовую пошлины во всех портах, кроме Сануиджа и Саутгемптона.
После восхождения на престол Эдуарда IV у графа Уорика появились новые обязанности. Власть Уорика на юго-востоке Англии упрочилась благодаря назначению его лордом-хранителем Пяти портов
[99] и констеблем замка Дувр, а еще адмиралом Англии. На севере, где граф унаследовал все связи Невиллов через отца, он получил пост наместника короля, а 5 мая 1461 года за ним пожизненно закрепили все должности и посты, занимаемые совместно с отцом или братьями. В список входили губернаторство в западном пограничье, верховное наместничество в северных и южных землях герцогства Ланкастерского, а также попечительство и опекунство над поместьями всевозможных несовершеннолетних наследников и лишенных имений мятежников.
Родня Уорика тоже не осталась без наград: его дядя, Уильям Невилл, лорд Фоконберг, сделался графом Кентским и главным королевским камергером, а брат Джон, барон Монтегю, — рыцарем ордена Подвязки в 1462 году и хранителем восточных и центральных марок в 1463 году. В мае 1464 года Монтегю получил графство Нортумберленд в знак признания своих заслуг на севере; годом позже ему достались в качестве пожалования отчужденные поместья Перси, а в 1466-м — доход с герцогства Ланкастерского и замки Тикхилл, Кнарсборо и Понтефракт в качестве компенсации за невыплаченное жалованье как хранителю области. По замечанию Майкла Хикса, все эти пожалования определенно «демонстрируют решимость Невиллов и Уорика в особенности удержать все то, чем они уже владели, и приумножить имеющееся»
[100].
Эти награды обеспечивали Уорику как первому графу и главе могущественного семейства средства, способные превратить его в сверхсильного подданного. Его доход с собственных вотчин в начале 1460-х годов составлял круглым счетом 7000 фунтов в год, тем временем как должностной оклад со всех постов достигал по крайней мере 5000. Сумма доходов вдвое превышала годовой бюджет герцога Йоркского в 1450-х годах. Более того, благодаря личному авторитету Уорик мог распоряжаться ссудами торгового сообщества, в особенности шерстяных негоциантов Кале, и данное ими по договоренности с ним согласие содержать гарнизон с таможенных сборов на шерсть в 1466 году устранило проблему, терзавшую многих его предшественников — магнатов и воевод, назначенных на эту непростую должность.
Доходы позволяли Уорику развернуть массированную кампанию привлечения вооруженных слуг; он окружил себя пышным двором, который славился гостеприимством и служил наглядным примером, как полагается жить и вести дела образцовому вельможе. Как вспоминал позднее один лондонский хронист, вельможа «всегда держал в великой милости простой люд этой земли благодаря огромному двору, что он содержал и поддерживал всякий день во всех странах, где бы ни становился и где бы ни располагался»
[101]. Даже те, кому не перепадало ничего от графских щедрот, не могли не восхищаться усилиями Уорика по защите морских пространств, великолепием посольств во Францию и Нидерланды, не говоря уже о его приверженности поддержанию справедливости и радению за общее благо. Соответственно, граф Уорик стал кумиром многих, любимцем простонародья, располагавшим ресурсами и популярностью, достаточными для противодействия королевской политике, если та не вписывалась в рамки интересов его лично и семейства Невиллов в целом
[102].
С 1464 года королевская политика могла угрожать интересам Уорика в двух аспектах. Первый — вопрос советников. Право короля выслушивать советников и действовать в соответствии с их наиболее приемлемыми, по его мнению, предложениями оспаривалось на всем протяжении 1450-х годов, но в нем заключался фундаментальный принцип английской политической культуры. Герцог Йоркский и его сподвижники характеризовали своих политических противников как «скверных советчиков», которые разрушали государство изнутри, монополизировав королевский совет. Вряд ли стоит сомневаться, что в первые годы правления Эдуарда IV Уорик и Невиллы выступали его ведущими советниками. Близость к королю была обусловлена как личными, фамильными связями вельмож с Эдуардом, так и их должностями. Перечень лиц, подписывавших в первой половине десятилетия королевские хартии, безоговорочно свидетельствует о господстве в окружении государя графа Уорика, графа Кента (до его смерти в 1463 году), барона Монтегю и архиепископа Джорджа Невилла. Король и Невиллы в ранний период царствования составляли грозный союз. Другие советники и придворные играли в те годы роли второго плана, хотя тоже получили щедрые вознаграждения за добрую службу. Особо выделялся среди этого ряда королевский казначей барон Гастингс; кроме того, в список можно включить баронов Герберта, Маунтджоя и Стаффорда Саутуика. Вместе с тем трудно отделаться от впечатления, что в первые годы правления Эдуарда в правительстве Англии почти безраздельно господствовали именно Невиллы, в особенности — Уорик.
Положение резко изменилось осенью 1464 года. На собрании совета в аббатстве Рединг в сентябре Эдуард IV объявил о своем браке с Елизаветой Вудвилл, дочерью пэра из партии Ланкастеров, сэра Ричарда Вудвилла, барона Риверса, и вдове сэра Джона Грея, старшего сына барона Феррерса Гроби. Королевская женитьба заставила современников раскрыть рты от удивления. Во-первых, Елизавета считалась слишком низкородной (несмотря на происхождение матери, заморской принцессы Жакетты Люксембургской) и вдобавок была вдовой. Во-вторых, такая партия исключала Эдуарда из списков завидных женихов для дочерей заморских правителей, готовых создать или укрепить альянс с Англией через родство с монархом. И наконец, большое семейство Елизаветы (два сына от предыдущего брака и не менее двенадцати живших на тот момент родных братьев и сестер), несомненно, не могло не повлиять на баланс сил во внутренней политике. Более того, женитьба стала своего рода небольшой, но хлесткой пощечиной Уорику, который занимался подбором французской или кастильской невесты для Эдуарда, когда тот огорошил всех браком с Елизаветой. Существует немало свидетельств, что брак короля и Вудвилл был встречен заметным ропотом и недовольством
[103]. Барон Джон Венлок, человек, близкий к графу Уорику, поведал бургундскому другу по переписке, что король женился по любви «без ведома тех, у кого следовало бы спросить совета; по этой причине это суть великое недовольство иных набольших баронов, а также и изрядной части его совета». Иностранные наблюдатели отмечали брожение в умах. Венецианские купцы утверждали, что «значительная часть баронов и народа, по всему судя, весьма этим делом огорчены», а немецкий негоциант Каспар Вайнрих писал: «Нынешней зимой в Англии король Эдуард взял себе в королевы жену некоего вельможи, и она была коронована (в мае 1465-го) против воли баронов»
[104]. Уорик, вероятнее всего, сопровождал королеву в ее первом публичном выходе на Михайлов день 1464 года и, судя по внешним признакам, принял решение кузена, поскольку мало что мог с этим поделать. Вместе с тем в ближайшие годы рост влияния королевы и ее родни в окружении Эдуарда создал угрозу подрыва влияния и власти графа.
