– Кваzи-человеческий.
– Это нам и предстоит выяснить, – кивнул Михаил.
Мы ехали минут двадцать. Михаил несколько раз доставал телефон, хмуро и едва ли ни с упрёком на него смотрел. Потом сказал:
– Ты бы хоть рассказал, как у вас дела.
– У нас?
– У тебя и Александра. Вы стали жить с сыном, это большая перемена в вашей привычной жизни. Ты привык к холостяцкому существованию с излишним употреблением алкоголя, редкими, но беспорядочными половыми связями, свободным времяпровождением. Александр сменил организованную и упорядоченную жизнь в уютном Санкт-Петербурге со строгим и педантичным наставником на вольное существование в шумной безалаберной Москве с плохо контролирующим его неопытным отцом. Это, наверняка, вызвало у вас обоих стресс?
– Да ты издеваешься, Драный Лис! – только и сказал я.
Михаил безмолвно смотрел на меня.
Я понял, что придётся отвечать.
– Мы настолько легко сменили наш образ жизни, – сказал я, – что это просто удивительно. Моё существование… э… излишнее и беспорядочное, крайне нуждалось в организованном влиянии Найда и той неизбежной ответственности, которую накладывает на взрослого человека воспитание ребёнка. Мы приняли взаимные обязательства и ограничили свои прежние потребности. Ведь в этом и состоит настоящая, живая семья, верно?
Михаил мигнул. И отвёл глаза.
– Я боялся, что вам будет трудно.
– Допустим, боялся ты за Найда.
– По большей части. Но я надеялся, что в эти дни с тобой будет и Настя.
– Тоже так думал, – признал я. – Но мы с Найдом и это перенесли мужественно и спокойно, с любовью и пониманием поддерживая друг друга в трудные минуты. Ни единой ссоры, ни одного конфликта.
Я постучал. Никакой реакции не последовало.
Тогда я осторожно приоткрыл дверь и заглянул в комнату.
Найд валялся на кровати, задрав ноги в кроссовках на стенку, руки подложив под голову и глядя в потолок. Шторы были задёрнуты, и в комнате сгустилась полутьма.
– Саша, пойдём ужинать, – сказал я.
– Что ты вламываешься? – выкрикнул Найд, не глядя на меня.
– Я стучал. Долго. Ты же не в наушниках, верно?
– Я задумался. Ты всё равно не должен был входить. Я подросток, я имею право на личное пространство и уединение!
– А я взрослый, – ответил я. – Я не раздумываю. Я имею обязанности по отношению к тебе. В том числе и кормить.
– Я не буду есть, я не хочу! – твёрдо сказал Найд. – А что на ужин?
– Котлеты.
– Мяса я есть не буду!
– Но ты же не кваzи.
– Ну и что? Я вегетарианец. Я имею право на свои убеждения!
– Михаил говорил, что ты ешь мясо. Это нужно для роста и развития.
– Раньше ел, теперь перестал. Это моё личностное развитие и рост.
– Хорошо, но есть всё равно надо.
– Котлеты я не стану!
– Я пожарил тебе постные котлеты, – сказал я. – Капустные. На них даже наклейка была: «Пригодно для веганов, кваzи и употребления во время поста». Они вкусные, кстати. А себе я пожарил нормальные. Но на другой сковороде.
– У тебя две сковороды?
– У меня даже три кастрюли. Сам не знаю, зачем. Поешь, Сашка.
Пока Найд молча, но очень красноречиво размышлял (покачивая в воздухе ногой и сверля взглядом дырку в потолке), я изучал выделенную Найду комнату. За вчерашний день она вошла совсем уж в безобразное состояние. Честно говоря, не припомню ни у себя в подростковом возрасте комнату в таком состоянии, ни у сверстников, даже самых безалаберных. На полу стояли несколько открытых и частично разобранных картонных коробок с вещами – Михаил прислал их из Питера четыре дня назад, Найд заявил, что сам разберёт вещи. На стульях валялись мятые рубашки, футболки, носки и трусы, причём, похоже, что чистая и грязная одежда уже перемешалась. На столе в стаканчике стояла зубная щётка – Найд почему-то отказывался переносить её в ванную. Может быть, это для него означало бы окончательно принятие того, что он живёт со мной в Москве, а не в Питере с Михаилом?
В общем, такой бардак я видел только в голливудских фильмах, где требовалось быстро и чётко обозначить подростковый возраст персонажа. В жизни такого почти не бывает, мало кто любит жить в хлеву.
– Хорошо, – наконец-то решил Найд. – Если капустные, то я поем.
– Только не забудь вымыть руки. – Я смело вступил на минное поле.
Но то ли Найд и впрямь проголодался, то ли Михаил привил ему привычку умываться – тут он спорить не стал. Поплёлся в ванную комнату.
Я пошёл на кухню и стал разогревать котлеты.
Найд вернулся, сел напротив. Придирчиво осмотрел капустную котлету. Понюхал. Откусил. Признал:
– Вкусно.
– Насыпать зелёного горошка?
– Из банки?
– Точно.
– Насыпь, – разрешил Найд.
На кухне было куда светлее, и, открывая банку, я заметил, что глаза у Найда покраснели, а лицо припухло.
– Я очень скучаю по Насте, – сказал я. Уж если заводить тяжёлый разговор, то первым.
– Ты даже не захотел её увидеть! – сразу же вскинулся Найд. Всё верно, болевую точку я угадал. – Она умерла, спасая мальчишку! А ты не хочешь её видеть, даже когда она стала кваzи!
Что мне было говорить?
Объяснять, как именно возвышаются восставшие?
Как теперь я могу её целовать?
Как мы можем смотреть друг другу в глаза?
– Саша, у меня очень сложные отношения с кваzи, – сказал я. – Уж извини. Я признателен Насте. Я очень переживаю о том, что с ней случилось. Но не могу с ней больше встречаться. То есть по работе – могу и буду. Маркин сказал, что возьмёт её к нам, в госбезопасность. А как с женщиной… нет. Ты поймёшь, когда вырастешь.
– Если я влюблюсь в кваzи и захочу жениться – не станешь со мной общаться? – спросил Найд с вызовом. – Убьёшь, как Тарас Бульба сына?
– Сразу ясно, что вы сейчас проходите в школе, – пробормотал я. – Нет, конечно. Ты же не родину предашь, а всего лишь свою человеческую природу. А этим люди занимаются с того момента, как стали людьми. Хочешь – женись на кваzи. Только не кури.
Найд ковырял вилкой распаренную капусту. Потом тихо сказал:
– Если ты их так ненавидишь… ты же не захочешь сам стать кваzи?
