– Верно, – сказал я.
– Значит, ты умрёшь, – сказал Найд. – Я вырасту, стану кваzи, буду жить очень долго или вечно. А ты умрёшь. Как мама. Бросишь меня снова!
– Чёрт. – Я поморщился. Вот она, «причина засора». – Ниже пояса удар, Сашка… Я не хочу умирать, поверь! И вовсе не спешу. Но это такой естественный процесс, что поделать. Поколения сменяют друг друга, люди рождаются, живут…
Я посмотрел на Найда и увидел, что тот плачет. Крупные слёзы падали на несчастную веганскую котлету и горошек.
– Саш… Я хорошо посолил, честное слово.
Найд вскочил и на мгновение мне показалось, что он сейчас опять убежит в свою комнату. И ещё дверь стулом подопрёт. Но он подбежал ко мне, обнял, спрятал голову на груди.
– Сашка… – Я обнял его, посадил себе на колени. – Перестань. Мало ли – вдруг я передумаю? Или изобретут какой-нибудь другой способ бессмертия. Я ведь ещё молодой, верно?
– Ты бухаешь. Ты вчера с работы пришёл, от тебя пахло.
– Пивом.
– Неправда.
– Хорошо, я не буду. Молоко, кефир, газировка.
– Ладно, пиво можно… – разрешил Найд и потёрся об меня лицом, вытирая слёзы. – Обещай, что ты всё-таки попробуешь с Настей… дружить?
Я понимал, о чём он думает. Если я смогу принять то, что Настя стала кваzи, то смогу измениться и сам.
– Хорошо, – сказал я. – Когда она сумеет меня удивить, насмешить и растрогать – тут же сделаю ей предложение.
– Ты считаешь, что кваzи на такое неспособны?
– Если честно – да.
– Ладно, – согласился Найд. – Ты пообещал, запомни… Пап, слушай…
– Ну?
– Можно мне нормальную котлету? Она пахнет вкусно.
Я засмеялся, поставил Найда на пол. Переложил котлету на его тарелку. Сказал:
– Только при одном условии.
– Каком?
– После ужина мы наведём порядок в твоей комнате. Мне туда страшно заходить.
– Может, я этого и добиваюсь, – буркнул Найд.
Но улыбнулся.
Михаил смотрел на меня с недоверием.
– Ни единой ссоры, – повторил я.
– Я очень рад за вас, – сказал Михаил. – Я старался, чтобы всё было правильно и хорошо. Но живой ребёнок не должен расти в семье кваzи, тем более в неполной.
– Скучаешь?
Михаил помолчал, потом кивнул.
Машина остановилась у длинного пятиэтажного здания. Одна из «хрущёвок», переживших как вдохновителя своей постройки, так и советское государство, да и вообще государство в прежнем понимании. Странно, ведь много жилья освободилось, а кваzи не склонны жить в просторных хоромах. И всё равно в этом унылом здании продолжают жить люди.
Ностальгия?
Или один из признаков того краха «общества потребления», который сопутствовал Катастрофе?
Водитель снял наушники, вопросительно посмотрел на Михаила.
– Подожди здесь, Игорь, – попросил Бедренец, вылезая.
– Что слушали? – не удержался я.
– «Рамштайн».
– Старые концерты?
– Нет, новые, уже в кваzи-составе. Они поэнергичнее, пободрее, – охотно сообщил водитель.
Покачивая в задумчивости головой, я вылез вслед за Михаилом. Он уверенно двинулся к крайнему подъезду, бросив через плечо:
– Дружинник уже ушёл, но Елена, надеюсь, осталась дома. Задерживать её оснований нет, сам понимаешь.
Я понимал. Перед Катастрофой, из-за разгула терроризма и общемирового кризиса, понятие «прав человека» несколько ужалось, а полномочия полиции и спецслужб несколько расширились. Случившееся, как ни странно, всё отыграло в обратную сторону.
Мы поднялись на третий этаж, Михаил позвонил. Дверь открылась почти сразу, на пороге стояла женщина. Немолодая, но эффектная, ухоженная, с хорошо наложенной косметикой, с неброской, но качественной бижутерией. Одета она была нарядно, как на выход в свет, хоть и своеобразно, в стиле ретро: в цветастой юбке и блузке в горошек. То ли мы её застали в последний момент, то ли она по дому так расхаживает.
– Елена Виленина? – вежливо спросил Михаил. – Мы по поводу вашего мужа…
– Вы нашли Андрюшу? – воскликнула Елена. – Где он, что с ним? Он не ночевал дома, он один, где-то там, в городе…
Она даже заломила руки на груди, что было бы нелепо и театрально в любой другой ситуации. Но к её блузке с рукавом в «три четверти» и плиссированной юбке с принтом из ромашек а-ля «шестидесятые годы двадцатого века» жест подошёл великолепно.
Уважаю женщин, умеющих так подать себя!
– Можно войти? – спросил Михаил, снимая шляпу. Я подумал, что он прекрасно подходит к этой женщине и этой квартире. Они будто из одной эпохи, хотя Елена ему не то что в дочери, во внучки годилась.
– Конечно-конечно. Входите! Нет, не разувайтесь, у нас не принято! Просто вытрите обувь о коврик хорошенько… Вы из полиции?
– Ну вы же знаете, – укоризненно сказал я, – в Санкт-Петербурге, городе культуры и кваzи, полиции нет! Только неравнодушные граждане.
Михаил глянул на меня укоризненно, но говорить ничего не стал. Мы вошли.
Квартирка была маленькая, но очень чистенькая и тоже вся выдержанная в стиле шестидесятых. Наверное, даже не наших шестидесятых, а американских. Мебель из пластика и стекла, яркие постеры на стенах, разноцветье – красная обивка кресел соседствовала с белыми столиками и лимонно-жёлтыми коврами, перламутровые светильники на стенах. Оживший пин-ап. Жалко, королевство маловато, разгуляться негде…
– Красиво тут у вас, – почти искренне сказал я.
– Это всё Андрей. – Елена зарделась. – Он художник, очень талантливый. Работает гейм-дизайнером, но в душе – художник… Что с ним?
– Мы пока не знаем, – сообщил Бедренец. Вслед за хозяйкой мы прошли в гостиную, уселись в кресла. – Но надеемся, что с вашей помощью быстро его найдём.
– Спасибо, – искренне обрадовалась женщина. – Может быть, чая? Или домашнего лимонада?
При словах о лимонаде я едва не поперхнулся. Впрочем, уж если люди живут в образе, то следуют ему до конца.
– Лучше чай, – попросил я. – Горячий. По погоде, знаете ли…
– Я быстренько… – Елена и впрямь энергично двинулась в крошечную кухню. – Чёрный, зелёный? У меня есть замечательный пуэр, если вы любите!
– Обычный чёрный, – попросил я.
– А мне воды, – сказал Бедренец. – Или очень-очень жидкий чай.
Через открытую дверь я видел, как Елена суетится на кухне. Холодильник там был бирюзового цвета, а покрытие на полу – в зелёно-белую клетку.
