У него по лицу прошла какая-то чудовищная гримаса. Губы затряслись, он вдруг вскинул ладонь и провёл ею по рту, будто стирая следы.
И тут меня поразил Бедренец.
Он вдруг встал, мягко, но сильно отодвинул меня, сел рядом с Андреем. Заглянул тому в глаза. Обнял – и прижал к себе, будто ребёнка. Что-то зашептал на ухо. Встряхнул за плечи, снова заглянул в глаза.
Я встал, отошёл от скамейки. Похоже, с ролью психотерапевта в данном случае Бедренец прекрасно справится. Я стоял, смотрел на несущиеся по проспекту машины и думал о том, что для таких вот случаев хорошо бы уметь курить. Достать из кармана пачку сигарет, с суровым лицом пускать дым, думать о бренности всего сущего и многогранности человеческой натуры…
– Добрый день.
Священник подошёл со стороны церкви. Молодой мужчина, маленькая бородка, интеллигентские очки в тонкой оправе. Глаза красные – видно, что ночь не спал.
– Здравствуйте, батюшка, – сказал я.
– С ним всё в порядке? – спросил священник, кивнув на скамейку, где сидели, обнявшись, два кваzи.
– Да. Всё будет хорошо.
Священник помялся:
– Скажите, а пожилой человек…
– Пожилой кваzи, – поправил я. – Он лучше понимает некоторые психологические проблемы. Точнее, некоторые совсем не понимает, а некоторые хорошо понимает… Но вы не волнуйтесь. Он не гомосексуалист, он всего лишь покойник.
Как ни старался священник скрыть облегчение, но оно проступило на лице.
– Спасибо, – сказал он. – Я пытался говорить с Андреем, но он так глубоко ушёл в свои переживания.
– Вам спасибо большое, что оставили его на ночь, – сказал я. – И церковь у вас хорошая, пусть и маленькая, и вы настоящий.
– А вы… – Священник опять замялся.
– Нет, скорее неверующий, – сказал я. – Извините.
– Ничего, бывает, – кивнул священник.
Мы некоторое время постояли рядом, глядя в сторону от скамейки.
– Всего лишь небольшой конфликт с женой, – пояснил я. – Но так случилось, что…
– Не надо, – быстро сказал священник. – Если он захочет, то сам расскажет. У людей должно быть право самим решать, что говорить людям, а что – только Богу.
– Даже у мёртвых людей? – спросил я.
– Живой, мёртвый… Понимаете, для Церкви это не столь принципиально, – сказал священник и неожиданно улыбнулся.
Мы проводили Андрея до дома, но совсем уж близко к подъезду подходить не стали. Мало ли, вдруг любительница милых старых сериалов и супружеских игр со связыванием и укусами по-прежнему караулит у окна?
– А было так похоже, – глядя на уходящего кваzи, сказал Бедренец. – Как ты догадался?
– Следы на руках были характерные, – пояснил я. – И обстановка… уж больно кукольная. Я как вижу такой чудесный домик, сразу ожидаю найти в шкафу скелет. Ну или хотя бы кожаный лифчик, плеть и страпон…
– Что такое страпон? – удивился Михаил.
– Поверь, тебе лучше не знать. Ты человек старой закалки.
Мы двинулись к машине. Бедренец молчал, размышляя о чём-то своём. Потом сказал:
– Кажется, ты первый раз назвал меня человеком.
Глава пятая
Гвардия молодых
Обедать Михаил предложил в пельменной. Видимо, заведение пользовалось популярностью – нам пришлось постоять в небольшой очереди, ожидая, пока освободится столик. Водитель с нами не пошёл, сказал, что живёт недалеко, и отъехал обедать домой. Мы же поскучали четверть часа и вошли внутрь.
В меню оказались не только пельмени самых разных сортов, но и «дружественные блюда» – восточные манты, грузинские хинкали, малороссийские вареники, итальянские равиоли, китайские дим-сам, японские гедза и даже редкий немецкий гость – маульташен.
Разумеется, все блюда имелись и в веганском варианте, допустимом для кваzи. Одних лишь пельменей нашлось четыре вида – с картошкой, грибами, чечевицей и зелёной фасолью.
– Слушай, а все кваzи едят грибы? – заинтересовался я.
– Почему бы нет?
– Ну, мало ли… я как-то читал, что грибы – они посередине между растениями и животными.
– Тоже слышал, – согласился Михаил. – Но я грибы ем. И другие едят.
В доказательство он заказал себе пельмени с грибами и равиоли со шпинатом.
Я его вегетарианство не поддержал. Взял нормальные сибирские пельмени (из трёх сортов мяса) и, поддавшись любопытству, японские гедза с креветками. К тому же в меню было отмечено, что вся прибыль от покупки гедза жертвуется в фонд восстановления Японии.
Наши восточные соседи перенесли Катастрофу очень тяжело. Если китайцы мрачно и безжалостно пресекли и панику, и восставших, то японцы впали в какой-то ступор. Уж казалось бы – всеми своими фильмами и мультиками должны быть подготовлены к любой чертовщине, от Годзиллы до оживших покойников. Но нет, странная смесь из жёсткости и сентиментальности, составляющая суть рядового японца, при виде восстающих близких дала фатальный сбой.
Говорят, что у них погибло почти три четверти населения. И вот уже пару лет как Японию помогают восстанавливать всем миром. В том числе и такими вот акциями: «Часть прибыли от продажи суси отчисляется на восстановление океанариума в Осаке, пострадавшего во время Катастрофы».
К пельменям я хотел было взять кружку пива, но, поколебавшись, заказал пятьдесят грамм водки. Мне принесли холодную запотевшую рюмку. Михаил покосился на неё, но ничего не сказал.
– А ты пробовал выпить алкоголь? – спросил я. – После возвышения?
– Да, – к моему удивлению, ответил Михаил. – Почти все пробовали. Даже некоторые абстиненты, не употреблявшие алкоголь в прошлой жизни.
– Он вас не пьянит, верно?
– Никак не действует, – подтвердил Бедренец. – Вино пьёшь, как кислый сок. Портвейн – как сладкий сок. Водку – как мерзкую горькую микстуру. Того омерзения, что возникает после животной пищи, нет, просто неприятно и глупо. И с большим удивлением понимаешь, что когда-то принимал эту мерзость внутрь.
– Вот умеешь ты сказать тост, товарищ Бедренец, – упрекнул я.
Залпом выпил рюмку.
М-да.
И впрямь ведь – горькая и противная штука.
Торжествующе улыбнувшись Михаилу, я закусил пельменем, некошерно облитым сметаной.
– С мясом и кровью совсем другое, – сказал Бедренец негромко. – Тут непереносимость на всех уровнях, и физиологическом, и психологическом. Если съесть, на самом деле разжевать и проглотить, кусок мяса или выпить стакан молока – то будет мутить, наступит лёгкое отравление. Реакция сродни аллергической, не смертельная, но крайне неприятная. Психологическое отторжение ещё сильнее. Я однажды съел яблоко с червяком. Понял это по рези в животе. Боль прошла быстро, но стоило подумать о случившемся, как я испытывал дурноту ещё много месяцев. Мы даже стараемся не пить соки из пакетов, там, знаешь ли, не очень-то сортируют фрукты. Залетевшая в рот мошка-дрозофила на пару дней выбивает из колеи.
