Я поморщился. Не люблю такой категоричности, да и Михаилу она обычно не свойственна.
Квартал и впрямь был оцеплен, причём люди стояли на расстоянии прямой видимости друг от друга. И, кажется, это всё были живые.
– Откуда столько людей? У вас же «нет полиции»? – спросил я, глядя на молодые лица. За оцепление нас пропустили, лишь бдительно проверив документы. Несколько случайных ночных прохожих болтались за линией оцепления, снимая происходящее на мобильники. Им не мешали, видимо, в связи с полной безнадёжностью этого.
– Добровольцы. По большей части – курсанты и офицеры.
– Ага, – сказал я удовлетворённо. Этим достаточно было лишь намекнуть, что ловят преступника, убившего целый вагон курсантов, чтобы получить сто процентов добровольцев.
Мы остановились рядом с выходящим на 11-ю линию старым семиэтажным домом вполне приличного вида – эркеры, балкончики, фасад хорошо отреставрирован. Подворотня, впрочем, была тёмной и грязноватой.
Здесь оцепление даже не пробовало скрываться. Я насчитал человек двадцать в прямой видимости. Некоторые открыто держали оружие. Кваzи было всего двое или трое, будто мы и не в Питере.
– Не взяла бы заложников, – выбираясь из машины, сказал я. – Постучит в дверь к соседям, приставит пистолет к виску…
Михаил пожал плечами. Встал, глядя вверх, на одно из окон седьмого этажа. Окно было тёмным, а вот мы в светлой питерской ночи были как на ладони.
– Она должна понять, что выхода нет.
– Я готов пойти и поговорить с ней, – предложил я.
– Нет уж, Денис. Пойдут профессиональные переговорщики. Скажи спасибо, что я вообще взял тебя на задержание.
Честно говоря, на что-то другое я особо и не рассчитывал. Человеку, который трижды упускает преступника, вряд ли доверят переговоры о сдаче.
– Долго их ждать?
– Сейчас подъедут. Представитель попросил дождаться его людей.
– Понятно, – пробормотал я. – Ну… ему виднее, конечно…
У Михаила зазвонил телефон. И это была не древняя мелодия группы «Кирит Унгол», а самый обычный звонок.
Он достал трубку, глянул на экран, явно намереваясь сбросить вызов. Но вдруг замер. Потом осторожно поднёс трубку к уху.
– Да.
Настя посмотрела на меня и вдруг начала энергично жестикулировать, показывая то на дом, то на Михаила. Наверное, слух кваzи позволил ей услышать голос. Но я понял и сам.
– К вам поднимутся люди… что?
Михаил слушал довольно долго. Потом произнёс:
– Как я могу вам доверять?
Видимо, ответ был ожидаемым. Что-то вроде «никак, а разве у вас есть выбор?». Потому что Михаил вздохнул и сказал:
– Хорошо. Сейчас он поднимется.
Он прервал связь. Посмотрел на экран, опустил руку с телефоном. Сказал, не глядя на меня:
– Да, это Мария. Ты уже понял, верно? Она хочет говорить с тобой и только с тобой. У неё флакон отравы, если она её просто выбросит из окна – все живые в квартале полягут. Во всяком случае, она так говорит. У тебя есть пять минут на то, чтобы подняться в двадцать шестую квартиру. Гарантирует тебе безопасность. Мария попросила дать вам полчаса на разговор, а потом просит меня позвонить ей. Обещает, что убегать и прятаться больше не станет.
Он замолчал на мгновение, потом добавил:
– Я ей не верю.
– Я тоже, – сказал я. – Но мне кажется, что мы не верим в разное… Двадцать шестая, значит?
– Через подворотню, первый подъезд налево, тебе откроют.
Я кивнул.
– Пистолет вернуть? – спросил Бедренец.
Пистолет у меня забрали ещё газпромовские охранники. Отдали не мне, а Михаилу. В этом была некая справедливость, в конце концов, оружие совершило круг и вернулось к хозяину.
– Да нет, не надо, – сказал я. – В конце концов, у меня же есть мачете.
Подворотня и впрямь была грязновата и пахуча. Стыд и позор местным дворникам. Я прошёл во двор, повернул налево. У подъезда стояли два молодых парня. Живых. У одного было на поясе мачете, другой держал в руках автомат Калашникова. Ого, как серьёзно.
– Доброе утро, ребята, – сказал я.
– Ещё ночь, – поправил тот, что с автоматом. В ухе у него был наушник, смотрел он на меня не очень дружелюбно, но явно был предупреждён о моём появлении.
– Тогда доброй ночи. А когда утро-то начнётся? Когда рассвет?
Вот теперь на меня посмотрели как на идиота. Но парень всё-таки ответил:
– Ну… через час, наверное…
– Полчаса, – сказал тот, что с мачете, глянув на часы.
Я всегда подозревал, что люди, предпочитающие холодное оружие, более эрудированны, чем любители огнестрела. Я тому живой пример.
Впрочем, скорее всего у парня просто были умные часы с включённым астрономическим циферблатом.
– Ясно, – сказал я. – Ну что, впустите?
Парень с автоматом открыл мне дверь и сказал:
– Последний этаж. Лифта нет.
– Почему? – удивился я.
– Дом перестроен, это была чёрная лестница для прислуги.
Ох уж мне эти старые питерские дома!
Я молча двинулся по узкой лестнице. Стены были выкрашены тёмно-зелёной краской, ступеньки облуплены. Светодиодные лампочки под высокими потолками казались тут совершенно неуместными и, будто сознавая это, светили едва-едва. Сквозь узкие оконца с грязными стёклами свет вообще не пробивался.
Тут даже двери в квартиры были не на каждом лестничном проёме. На втором дверь была, на третьем она была наглухо заколочена едва ли не со времён Великой Отечественной, на четвёртом выглядела новенькой, но судя по мусору – давно не открывалась. Видимо, часть квартир имели выход и в парадный подъезд.
«Вот парадный подъезд, по присутственным дням…» трам-пам-пам…
Я дошёл до верха, на миг остановился отдышаться. Вверх вели ещё полпролёта, видимо, на чердак, но всё было наглухо перекрыто железной решёткой и горой хлама, среди которого угадывались велосипеды со снятыми колёсами, старые лыжи и санки, холодильник «ЗиЛ-Москва» без дверцы и старинный несгораемый шкаф. Узкие окошки выходили на внутренний двор, дверь на площадке была только одна, узкая и высокая.
Полуоткрытая.
Я осторожно постучал по двери. Тишина.
Нет, я не мог удержаться. Ну в кои-то годы оказаться в Питере!
– Кто стучится в дверь ко мне? – громко сказал я. – Он с мачете на ремне!
Увы, слегка искажённые, но бессмертные строки Маршака, повествующие о трудностях почтового сообщения в доинтернетную эпоху, тоже отклика не вызвали.
Я толкнул дверь и вошёл.
