– Я сам уйду, – сказал я.
Седовласый пожал плечами.
– Что я могу поделать? Уходи. Жалко, ты погибнешь бессмысленно и страшно. А мог бы помочь спасти город, в котором миллионы женщин и детей. Но это твоё право.
– Они забаррикадировались в музее, – сказал я, садясь перед седовласым. – Понимаете? Они там продержатся. Какое-то время. Но их надо спасти. Ведь если кого-то можно спасти – надо это сделать!
Взгляд мужчины смягчился. Я вдруг понял, что он совсем не стар. Ну, лет сорок ему. Может, сорок пять. Просто совсем седой.
– Если ты ко мне прорвался и секретарша до сих пор не вытащила тебя за шиворот, то ты упорный молодой человек, – сказал он. – Обещаю – через три дня будет идти отряд в Дубну. Я включу тебя в состав и попрошу пройти через Шолохово. Тем более музей танков… вдруг что-то на ходу, да? А пока – иди. Поработаешь сварщиком. Если не получится – будешь мешать бетон.
Я кивнул.
– Удивительно, что Людмила Иосифовна до сих пор тебя не вытащила из кабинета, – добавил мужчина, покосившись на дверь.
Я встал.
– Хорошо, я пойду. Только не забудьте! Включите меня в конвой.
– Не забуду. Включу.
– Тогда я пойду, развяжу Людмилу Иосифовну, – сказал я.
Академик, профессор, доктор наук, автор трёх монографий, нескольких сотен публикаций и признанный всем научным сообществом главный в мире специалист по ископаемым сверчкам Александр Павлович Полозков на рабочем месте отсутствовал. Его нынешний аспирант, выглядящий настоящим молодым учёным из голливудского фильма, наморщил лоб, поправил очки, пригладил всклокоченные волосы и сообщил, что «Алпалыч в музее, экскурсию проводит».
– Профессор сам проводит экскурсию? – поразился я. – Наверное, приехали какие-то мировые светила в области ископаемых сверчков?
– Нет-нет, – аспирант досадливо поморщился, – обычная групповая экскурсия. Вы же понимаете, бюджет у нас небольшой, зарплаты тоже. А посетители – это живые деньги. Рассказать про мамонтов или диплодоков может кто угодно. Мы все подрабатываем.
– А вы тоже по сверчкам? – спросил я.
Молодой человек засмеялся.
– Ну что вы! После Алпалыча в палеонтологии с гриллусами, то есть со сверчками, делать нечего. Тем более в нынешнем своём состоянии он может заниматься ими вечно! Зачем кому-то мешать настоящему специалисту? Я по морским протистам фанерозоя, в основном по остракодам и конодонтам.
Я понял, что мы говорим на разных языках, но всё-таки попытался разобраться:
– Так это же не насекомые, да?
– В протистологии не было места аспиранта, – вздохнул юноша. – Но моя дипломная работа в институте очень понравилась, взяли временно сюда, через год перейду. Так бывает. Алпалыч говорит, у него и по ископаемым птицам были аспиранты на передержке, и по бактериальной палеонтологии отстаивались. Иногда, знаете, даже полезно поработать чуть в стороне, интересные результаты получаются!
– Да, интересно тут у вас, – согласился я. – Можем мы пройти в музей, поговорить там с Александром Павловичем?
– Только экскурсии не мешайте, – попросил молодой специалист по фанерозою.
И мы отправились в музейную часть здания.
– «Из зала в зал переходя, здесь движется народ», – с чувством продекламировал я.
Михаил укоризненно посмотрел на меня.
– Жизнь… э… первобытного сверчка передо мной встаёт, – на ходу подправляя стих, продолжил я.
– Не надо глумиться над Лениным, – сказал Михаил. – Между прочим, я коммунист.
– Да ладно! – поразился я. – Извини, вовсе не хотел обижать твои чувства. А почему, кстати, Ленин не восстал?
– Ты же знаешь, восстают только свежие мертвецы.
– Но он же был законсервирован.
– Мумифицирован. Вот и не восстал. – Михаил нахмурился. – А откуда ты знаешь этот стих? Тебе по возрасту не положено.
– У меня родители придерживались левых убеждений, – пояснил я. – Между прочим, это здание историческое, построено при Советском Союзе. Я в детстве был здесь на экскурсии.
– А я вот даже не слышал про такой музей, – признался Михаил. – Зато в музее Ленина, стих про который ты переиначил, я был.
Так я и не смог понять, это он пошутил или сообщил на полном серьёзе.
Палеонтологический музей, построенный вместе с институтом, был на самом деле неплох. Конечно, чувствовался в нём тот странный дух давно ушедшей эпохи – какие-то майолики и витражи с изображением мамонтов и динозавров, кованые решётки с птеродактилями, общая циклопичность постройки. Но музей явно регулярно ремонтировали, несмотря на скудность бюджета, экспонатов в нём тоже было много: начиная от всяческих окаменелостей (наверное, среди них были и те морские существа, которыми занимался юный аспирант) и до скелетов всевозможных древних тварей. Я смутно вспомнил, что многие скелеты привёз в Москву какой-то знаменитый фантаст, работавший палеонтологом. Беляев? Нет, не Беляев, не Стругацкие… Может быть, Головачёв? Нет, фамилия на «ов» заканчивалась, точно помню…
– Ну надо же! – вдруг восхищённо сказал Михаил, разглядывая табличку под скелетом какого-то чудища. – Привезён из Монголии Иваном Ефремовым!
– Точно! – обрадовался я. – Ефремов. А то у меня крутилось имя – то ли Перумов, то ли Дивов! А это Ефремов! Никогда не читал, вот и вылетело из головы.
Михаил посмотрел на меня так, будто я сообщил ему, что не знаю грамоты и развожу огонь при помощи трения. Видимо, в эпоху его молодости Ефремов был популярен.
– Не читай, – сказал кваzи. – Не перегружай голову.
Почему-то стало обидно, и я твёрдо решил почитать этого палеонтолога-фантазёра.
Профессора Полозкова мы нашли в пятом зале, где было самое интересное – скелеты динозавров. Посетители, не слишком многочисленные, в основном здесь и тусовались. По сравнению с моим детством поменялось немногое – добавились голографические проекторы, включавшиеся раз в несколько минут и одевавшие скелеты в призрачную плоть. «Ожившие» динозавры злобно клацали челюстями, вращали глазами, дышали, нюхали. Дети были в восторге, да и взрослые вздрагивали и смущённо хохотали.
А так – особых изменений я не заметил.
Палеонтология – наука неспешная, оперирующая миллионами лет. Что ей четверть века?
Александр Павлович, которого так свойски звали Алпалычем, как раз закончил свою лекцию. Выступал он не перед детьми, а перед группой немолодых женщин. Видимо, какая-то организованная экскурсия. Несмотря на то что он был кваzи, выглядел старенький академик на удивление бодрым и живым. Видимо, любимая работа после возвышения полностью стала смыслом его существования.
А ещё мне показалось, что Алпалыч карикатурно походил на огромного антропоморфного сверчка, предмет своего изучения. То ли у меня воображение разыгралось, то ли способности кваzи к мимикрии подсознательно влияли на профессора. Один в один Мудрый Сверчок из книжки «Буратино» – личико заострённое, глаза большие, навыкате, на лысой голове торчат, будто антенны, две прядки волос.
