– То есть ты посылаешь им намек?
– Лично я ничего не делаю, – ответила Надаше. – Как я уже сказала. Но если кто-то из наших напуганных и страдающих паранойей союзников воспримет случившееся как урок и приложит все усилия, чтобы не совершать до переворота никаких глупостей, хуже точно не будет. – Она пожала плечами. – В любом случае, это дешевый урок. Дом Вульф не имеет особого значения для наших планов – это мелочь. Зато теперь у нас есть преимущество – Кива Лагос убрана со сцены, и стал ближе тот день, когда дом Нохамапитан вновь окажется во власти нашей семьи. И когда этот день наступит, мне будет намного проще.
– Так что я должен сказать нашим союзникам? Они уже чуть ли не с воем на меня накинулись.
– Можешь говорить им что хочешь. Но дай им понять, что, если бы Друзин Вульф держал язык за зубами и не бахвалился перед той, кто раскрыла его замыслы столь же легко, как мы завязываем шнурки, он был бы сейчас жив. Не важно, по какому из двух сценариев, по твоему мнению, пошли бы события. Можешь также напомнить нашим союзникам, что из-за хвастовства Друзина Киве Лагос стало известно в том числе и об их участии в заговоре. Если бы не та ссора Кивы с Грейланд, неосмотрительность Друзина привела бы к тому, что мы уже ждали бы суда за измену. – Надаше помедлила. – Вернее, они бы ждали. Как и ты, Простер.
– Меня не было ни в каких документах Кивы, – возразил Простер.
– Тебе, наверное, приятно думать, что наши союзники, как ты их называешь, не сдадут тебя в то же мгновение, когда их схватят, – улыбнулась Надаше.
– Намек понял.
– Я и не сомневалась.
– Значит, ты считаешь, что ссора между Кивой и Грейланд была настоящей?
– Никто из нашего маленького клуба не оказался в тюрьме. Судя по последней посадке изменников, которую устроила Грейланд, она не тратит времени зря, стоит лишь ей о них узнать. А Кива – та еще сволочь, так что я вполне понимаю, что от нее любой быстро устанет.
– То есть это значит «да»?
– Это значит: «Меня больше не волнует Кива Лагос», – ответила Надаше, снова беря планшет. – У меня сейчас хватает других дел. Нашим так называемым союзникам тоже стоило бы сосредоточиться на других делах.
Поняв, что разговор окончен, Простер вышел.
По правде говоря, Надаше вовсе не питала столь радужных надежд относительно Кивы Лагос, как могло показаться Простеру. Она отнюдь не была уверена, что Кива не пыталась вести двойную игру с Друзином Вульфом, и, когда Вульф пришел к ней с известием, что Кива хочет участвовать в их планах, она едва не вышвырнула его из шлюза, не в силах сдержать охватившую ее тревогу и страх (естественно, внешне это никак не проявлялось – кому-то вроде Друзина Вульфа незачем было знать, о чем она на самом деле думает). Потребовалось несколько дней, прежде чем ее люди предоставили документы, из которых следовало, что все выглядит именно так, как утверждала Кива: Грейланд устала от сволочного характера Кивы и нашла способ от нее избавиться.
Это обрадовало Надаше, потому что она стала ненавидеть Киву Лагос. Она уважала Киву и старалась не недооценивать ее, прекрасно понимая, что, хотя Кива и была ее серьезным противником, свидетельством чему были многочисленные замороженные счета, считавшиеся надежно спрятанными, она могла также стать серьезным союзником, знающим изнутри все имперское хозяйство.
В конце концов Надаше уже не могла больше выносить Киву – ее самоуверенность, ее вульгарность, ее скрывавшуюся под слоем полной анархии удивительно негибкую мораль. К тому же Надаше тошнило при мысли, что в колледже Кива трахалась до бесчувствия с ее братом Грени, хотя Грени нельзя было назвать особо разборчивым партнером. Надаше и Кива никогда не смогли бы стать союзниками.
«А жаль», – подумала Надаше. Когда Друзин Вульф совершил свой промах и Кива попыталась извлечь из этого выгоду, Надаше даже не раздумывала над его дальнейшей судьбой. Он должен был умереть, и чем раньше, тем лучше. Но несмотря на все, Надаше пришлось поразмыслить, как поступить с Кивой. Как бы Надаше ее ни ненавидела (и нисколько не сомневалась, что Кива питает к ней те же чувства), ей казалось чуть ли не расточительством обрекать Киву на ту же судьбу, что и Друзина Вульфа. О Вульфе никто не стал бы жалеть даже в течение того краткого мига, пока он падал бы наземь. Кива осталась бы в памяти других несколько дольше.
И все же Надаше не могла допустить, чтобы Кива продолжала играть роль агента хаоса, пусть даже самим фактом своего существования. Киву следовало убрать с игровой доски. Надаше так и сделала, решив, что поступила вполне разумно.
Надаше не в первый раз подумала, что в некоем абстрактном смысле с ней, возможно, что-то не так. Если перечислить ее поступки за последние несколько лет, можно было бы счесть их действиями социопата. Она помогла разжечь гражданскую войну, пыталась убить имперо, даже дважды, во второй раз убив в качестве сопутствующих потерь собственного брата, участвовала в перевороте и готовила еще один, а за последние несколько недель расправилась с горсткой аристократов. Вряд ли все это можно было назвать поступками приятного во всех отношениях и высокоморального человека.
То, что ее не считали приятным человеком, Надаше нисколько не волновало. Это было уделом других, не обладавших властью и не строивших планы ее получить. Надаше не помнила, чтобы ее считали приятной в общем смысле этого слова. Вежливой? Определенно. Почтительной? Когда это было уместно или необходимо. Приятной? Нет. Подобное она воспринимала как отречение, как признание собственного поражения. Как нечто присущее просителю, а не вышестоящему или, по крайней мере, равному.
«Возможно, будь ты приятным человеком, ты бы уже вышла замуж за имперо и во всем этом не было бы нужды», – заметил ее внутренний голос, звучавший почти так же, как голос ее матери. Надаше прочили в невесты Реннереду Ву, кронпринцу Взаимозависимости, но этому не суждено было сбыться, поскольку оказалось, что Реннереду нужен не столько партнер, сколько покладистая подстилка. Приятная, покладистая подстилка. Надаше на многое была готова, чтобы стать супругой имперо, но не на такое. Так что у них ничего не вышло, и, возможно, это не понравилось ее матери, но затем та убила Реннереда, повредив его гоночную машину, а потом пыталась свергнуть нынешнюю имперо. Так что вряд ли ее матери стоило читать лекции насчет того, что значит быть приятным человеком.
В итоге слово «приятный» отсутствовало в личном словаре Надаше. Но слово «высокоморальный» там имелось. Надаше понимала, что убийства людей и организация переворотов не относятся к числу признаков высокоморальной личности, по крайней мере сами по себе, но искренне верила, что все ее поступки имеют определенный контекст. В первую очередь – контекст семейства Нохамапитан, объективно принадлежавшего к самой лучшей породе, не из каких-то странных евгенических соображений, но из-за влиятельности и значимости семьи и ее дома с самых первых дней Взаимозависимости, когда Нохамапитаны стали одним из первых семейств, объединившихся с семейством Ву.
Семейство Ву, и в частности императорская династия, не раз сбивалось с пути – собственно, именно такова была проблема с нынешней имперо, которая, если бы не несчастный случай (скажем так, в кавычках), в лучшем случае стала бы среднего уровня ученым в какой-нибудь отдаленной системе, вдали от чертогов власти. Именно потому Простер Ву согласился посадить на трон Надаше, зная, что его должен занять человек, у которого хватит смелости на жесткие поступки, а таковых в семействе Ву не имелось, не исключая и его самого. В качестве одного из условий сделки Надаше пообещала стать женой кого-то из Ву и дать своему наследнику эту фамилию, когда все будет решено и появится новая империя, основывающаяся на системе Края.
