– Даже если в системе Ядра удастся собрать кворум епископов?
– Да. Кворум – это минимум. Чем больше епископов смогут участвовать, тем лучше. Если архиепископ Сианя намерен подать в отставку, мы назначаем как можно более отдаленную дату, обычно через год. Иногда даже два года, чтобы при желании смогли прибыть епископы с Края. Но Край теперь в любом случае от нас отрезан.
– И до этого вы не собираетесь проводить коронацию?
– После объявления об отставке я не имею на это права, – ответила Корбейн. – Я могу провести стандартный обряд, как любой священнослужитель, и я уверена, что церковь позволит мне в переходный период занимать кресло в исполнительном комитете. Но все мои обязанности архиепископа временно перейдут к епископу Хиллу, который управляет Парламентским собором. – Простер открыл было рот, но она тут же продолжила: – Все обязанности архиепископа, за исключением коронации имперо, которую в соответствии с каноном может проводить только архиепископ Сианя. – Простер снова закрыл рот. – И прежде чем вы спросите, Простер, – или хотя бы подумаете, – никто из имперо не является законным правителем без церковной коронации. Предполагаемый наследник может исполнять определенные полномочия до формального восхождения на трон, но они носят в основном церемониальный характер и ограничиваются управлением имперским хозяйством. Для всего прочего в переходный период существует исполнительный комитет.
– Похоже, я понимаю, к чему вы клоните, – сказал Простер.
– Хотелось бы надеяться, тем более что я ничего не скрываю, – ответила Корбейн. – Но на всякий случай все же объясню. Вы получите свою коронацию, Простер. Надаше Нохамапитан станет имперо, и пусть это будет на вашей совести. Но коронация должна быть законной и пройти по всем правилам – правилам церкви и законам Взаимозависимости, – иначе вся ваша дурацкая игра пойдет прахом. И это означает, что вам придется играть по моим правилам. У меня остался последний ход – я это знаю, и вы тоже знаете. И тем не менее это мой ход в игре, и я намерена его сделать.
Простер долго молчал, затем кивнул.
– Вот и хорошо, – сказала Корбейн. – В таком случае мой преемник, кем бы он ни был, увидится с вами через месяц. Скорее всего.
Простер удивленно поднял брови:
– Скорее всего?
– Епископы обычно избирают следующего архиепископа из числа собравшихся, – сказала Корбейн. – Но иногда случается иначе, и они выбирают кого-то из отсутствующих. В таком случае этого епископа нужно известить и получить его согласие, а затем он должен прибыть на Сиань. На это могут потребоваться месяцы.
– Но, как я понимаю, вероятность этого невелика?
– Невелика, – согласилась Корбейн. – Но возможность есть. Вам остается лишь надеяться, что они не выберут епископа с Края.
Глава 21
Марс и Шенвер обнаружили эфемерную отмель Потока именно там, где она и должна была находиться. В подтверждение гипотезы Марса она расширялась, и перемещалась, и, более того, выбрасывала из себя новые отмели, которые устремлялись прочь, испаряясь через несколько минут или секунд. Подобного Марс не ожидал, и оно не слишком вписывалось в его модель, к тому же он понимал, что мог бы потратить всю свою карьеру на изучение лишь одного этого аспекта эфемерных течений Потока и ее все равно могло бы не хватить.
Жизнь Марса Клермонта превратилась в сплошное празднество данных.
В итоге Шенверу пришлось напомнить ему, что данные, которые они собирают, вне всякого сомнения, замечательные, но им поставлена задача и следует сосредоточиться на ней. Марс с неохотой отложил на потом все, что не имело отношения к базовому резонансу среды Потока и нанесению на карту продолжающихся последствий древней кавитации с целью выяснить, как оставшиеся данные соотносятся с его гипотетическими значениями.
Значения эти интригующе отличались, пусть и немного, и Марс, как ученый, пытался оценить, насколько эти небольшие вариации могут привести к дальнейшим изменениям, влияя на предсказания облика и времени существования эфемерных течений Потока как в ближайшем будущем, так и в последующие десятилетия и даже века.
Все это также укрепляло веру Марса в то, что следующим шагом должно стать получение новой информации о появляющихся эфемерных отмелях Потока и сопровождающих их течениях. Постепенное уточнение гипотез с помощью новых данных не относилось к числу особо увлекательных задач, но являлось крайне важным. Возможно – всего лишь возможно, но тем не менее, – даже существовал способ совершить то, что они хотели: придать форму отмелям Потока и переместить их, а может, даже заставить их полностью поглотить человеческие поселения.
В результате возникало множество проблем второго порядка, с которыми Марсу вряд ли хотелось бы столкнуться, включая вопрос о том, как сформировать пространственно-временной пузырь такого объема, чтобы внутри его поместилось космическое поселение длиной во много километров. Но он также понимал, что ему вовсе незачем решать каждую проблему. Если он решит эту, остальным смогут заняться другие. А решения этой проблемы хватило бы каждому.
Марс настолько погрузился в свой собственный мир данных и гипотез, что почти забыл послать сообщение Кардении, положив начало ежевечернему обмену короткими фразами, перемежавшимися длинными паузами. В этот вечер Марс просто написал: «Слишком много данных. Люблю и целую», надеясь, что Кардения поймет, что он слишком ослеплен сиянием научных сфер и вряд ли станет сегодня полезным собеседником. Кардения ответила столь же просто: «И я тебя люблю и целую», и он представил ее улыбку, вызванную его научным энтузиазмом.
Улыбнувшись в ответ, Марс в который уже раз с того вечера накануне дня, когда они с Шенвером отправились наблюдать за эфемерной отмелью Потока, всерьез удивился, что Кардения предложила ему стать его женой.
Марс понимал, что с ее стороны это импульсивное и, возможно, даже опрометчивое решение. Кардения давно уже рассказала ему, как ее собирались выдать замуж за злополучного Амита Нохамапитана и что человек, занимавший ее положение, далеко не всегда мог позволить себе роскошь жениться по любви. То был удел людей, которые не обладали столь могущественной властью, что в буквальном смысле не могли от нее отказаться, – властью, которую имела Кардения как имперо. Она рассказывала ему об этом со столь печальной прозаичностью, что Марс даже удивился, ощутив нечто вроде жалости к ней, самой могущественной персоне среди миллиардов жителей Взаимозависимости.
Марс уже знал обо всем этом раньше, еще до того, как ему рассказала Кардения, и всегда утаивал от нее некую частицу самого себя. Не душу, поскольку он знал, что любит Кардению и нет никакого смысла пытаться себя обманывать, но некую молчаливую и логичную часть разума, подсказывавшую, что их отношения однажды закончатся – если повезет, то из-за обычной энтропии, возникающей, когда влюбляются друг в друга слишком хорошо знакомые люди, а если нет, то по какой-то другой, куда более душераздирающей причине. А когда это случится – когда, не если, – ему придется с достоинством принять неизбежное, понимая, что любовь никогда не являлась частью наследия имперо.
