– Я же говорю: в комнату сваливали разный хлам.
Кирин прикусил губу.
– Но почему… ладно, ладно. Что там у тебя?
Гален поднял картину и стащил закрывавший ее кусок бархата.
Кирин побледнел.
– Таджа…
– Ну? – Гален прислонил картину к стопке других и отошел на несколько шагов. – Заметил сходство? Он такой же, как ты, в точности.
Гален не знал, когда был написан этот портрет, но на нем был изображен Верховный лорд в зените своей власти. Он был невероятно красивым, золотоволосым, с сапфировыми глазами – это была синева отмеченных богами представителей дома де Мон. Гален всегда подмечал сходство с Дарзином, однако новый брат был похож на лорда значительно больше. Могло даже показаться, что кто-то отправился в будущее и нарисовал Кирина уже взрослым человеком; в том, что они родственники, не могло быть никаких сомнений.
Кирин молчал, но Гален решил, что выражение его лица говорит само за себя. Гален вдруг почувствовал себя виноватым. Он просто хотел показать Кирину, что тот – часть семьи, показать ему, что он не должен оскорблять имя де Монов. Кирин не казался потрясенным или пристыженным. Увиденное, похоже, его опечалило. Галену вдруг пришла в голову мысль о том, что Кирин не ждал и не искал доказательств. То, что Кирин – в самом деле де Мон, было для него не спасением, а приговором.
Кирин подошел к картине, встал перед ней на колени и обвел пальцем надпись на золотой пластинке.
– Педрон де Мон, – прошептал юноша.
– Он – наш двоюродный прадед. Его мать была золотоволосой рабыней-ванэ. Кто-то из наших родичей убил ее после того, как она родила Тишар, сестру Педрона. Многие полагают, что поэтому он стал таким злым. Он возненавидел дом де Мон за убийство его матери и решил уничтожить нас.
– Он похож на меня. Это… жутко. – Кирин нахмурился. – Значит, эта рабыня-ванэ родила троих детей – Педрона, Тишар и отца Терина?
– Э-э, нет. Отец Терина – сводный брат Педрона. Мать Терина была из благородной семьи.
– Не понимаю.
– Но это еще не все. Моя мама говорит, что Педрон владел твоей матерью – то есть Лирилин. Ну, то есть до того, как она вышла замуж за нашего отца.
– Госпожа Мия упоминала об этом, но ничего не сказала о том, насколько я похож на Педрона.
– Это было тысячу лет назад. А твоя мать предала Педрона и помогла его племяннику Терину убить ее хозяина. – Гален прислонился к одному из ящиков. – Знаешь, об этой истории никто не говорит, все только шепчутся – причем так, будто про нее все знают. Мне никто ничего не рассказывает. Это так досадно.
– Педрон… – прошептал Кирин и снова прикоснулся к картине – скорее с ужасом, чем с уважением. – А что тут написано внизу?
– Что? – Гален недоуменно заморгал. – Это его имя.
– Нет, тут внизу что-то написано. Посвети.
Гален поднес фонарь и увидел, что на раме под табличкой вырезаны какие-то слова.
– «Волшебник, вор, рыцарь и король. Дети не будут знать имена своих отцов, которые заставят Голоса умолкнуть». – Кирин прочел надпись и вопросительно посмотрел на Галена. – На своем портрете я бы такие слова писать не стал. Но кто я такой, чтобы оспаривать решение мертвого злого Верховного лорда?
– Никогда не замечал эту надпись. Что она означает?
– Э-э… То, что он совсем не разбирался в поэзии? – Увидев взгляд Галена, Кирин поднял руки. – Откуда я знаю? Я до сих пор не понял, как здесь оказалась эта статуя.
– Это похоже на пророчество, – сказал Гален и наклонился, чтобы снова взглянуть на раму.
– И что оно предвещает – жуткие раздоры в семье, целый выводок огенра? Погоди… – Кирин еще немного посмотрел на портрет и вдруг рассмеялся. – Ух ты! Я понял. Педрон неплохо погулял, верно?
– Ты о чем?
– Я про «дети не будут знать имена своих отцов». Это не пророчество: он похваляется. Подумай: ты привел меня сюда, чтобы убедить меня в том, что Дарзин – мой отец, потому что я похож на этого Верховного лорда Педрона. Но на самом деле ты доказал, что Верховный лорд Педрон – не наш предок.
– Подожди, я не понимаю…
Кирин потряс прядью золотых волос.
– Не понимаешь? Такие волосы у меня потому, что я родич ванэ – матери Педрона. Как там ее звали?
– Э-э… не помню. Вал… как-то там?
– Ну вот, ключ ко всему – она. Терин – наш дед, верно? А у меня голубые глаза де Монов и ее волосы. У меня не было бы и того и другого одновременно, если бы Терин не был родичем матери Педрона. Поэтому, что бы тебе ни рассказывали, Педрон – не какой-то двоюродный наш предок. Мы наверняка его потомки.
– Но ведь это означает… – У Галена широко распахнулись глаза. – Это означает, что Педрон на самом деле отец Терина… Кирин, ведь Терин убил Педрона.
– И значит, он не солгал мне, когда сказал, что ненавидит своего отца. Похоже, у вас такая семейная традиция. Это я понимаю. Тут я с вами в одной компании. – Кирин принялся перебирать безделушки и листать давно забытые книги. Здесь были ящики и сундуки, шкафы с одеждой и книгами, банки с эзотерическими ингредиентами и статуэтки гораздо более непристойные, чем богиня в центре комнаты. – Мне хочется себя пожалеть, но, если честно, я рад, что рос не здесь. Вряд ли бы мне тут понравилось.
Кирин взял со стола маленькую книгу в кожаном переплете. Гален онемел. Любое слово может выдать, насколько важна эта книга. Нет, эту ошибку Гален не допустит.
Кирин листал страницы со все большим рвением. Гален тем временем едва мог дышать.
Кирин хмыкнул.
– В чем дело? – спросил Гален, стараясь говорить спокойно.
Кирин показал ему книгу.
– Снова стихи. Наверное, Педрон действительно любил искусство. – Он засунул книгу под мышку.
– Ее нельзя брать!
– Почему? Дедушка Педрон ее не хватится, – ответил Кирин. – А такие стихи мне пригодятся. Некоторые из них станут отличными текстами для песен.
Гален уставился на него.
– Текстами для песен? Ты так думаешь?
– Разумеется. Тот, кто написал их, в этом деле разбирается, и так как это рукописный дневник, то наверняка тексты нигде не публиковались. Это великолепная находка, и… – Кирин умолк.
– Что? – спросил Гален, чувствуя себя довольным и смущенным одновременно.
Кирин снова открыл книгу и задумчиво выпятил губы.
– Бумага новая. Чернила еще не выцвели.
– Может, ее забыл здесь дядя Баврин? – Даже самому Галену эта ложь показалась неубедительной.
Кирин посмотрел на него.
– Стихи написал ты?
– Нет! Э-э… – замялся Гален.
– Ясно. Папочка не одобряет поэзию?
