Сейчас Ксавье живёт на ранчо в Южном Колорадо, где разводит альпак и ухаживает за своим экологичным домом – оазис на солнечных батареях посреди почти лишённых электричества северных штатов. Он женат на биохимике по имени Ямуна Чакраворти, у них двое приёмных детей – восьми и десяти лет.
Учитывая его биографию и текущий стиль жизни, неудивительно, что найти Ксавье было весьма непросто. Я не нашёл способа связаться с ним напрямую, поэтому сначала поехал в Денвер и арендовал машину, затем при помощи нескольких выцветших дорожных карт добрался до небольшого заброшенного города неподалёку от того места, где Ксавье вырос. Там я находился два дня по совету одного из местных фермеров, который сказал, что Ксавье проезжал через этот город в своих еженедельных вылазках в горы в поисках автомобильных аккумуляторов и брошенных машин возле нерабочего сельского аэропорта. Я поймал его на грязной дороге: он подъехал ко мне на своём старом джипе, опустил водительское стекло и сказал: «Десять минут. И если за это время меня перестанет интересовать, почему ты здесь, я высажу тебя на ближайшем перекрёстке».
Я согласился на его условие и убедил его, что пяти будет достаточно. Ненавижу хвалиться, но я хороший журналист: я знаю, как заставить источник раскрыться. С Ксавье мне понадобилось только одно имя: Далия Митчелл. Он пригласил меня домой, угостил ужином из пойманной собственноручно форели, израильского салата и кукурузного хлеба с перцем халапеньо. После еды мы сидели на его крыльце и смотрели на звёзды. В радиусе трёх километров от его хижины нигде не горел свет, и мы могли разглядеть в ночном небе буквально каждую звезду Млечного Пути.
Первым делом мне всегда задают один и тот же вопрос: «Когда вы узнали правду?»
У меня нет на это ответа.
Хотел бы я сам это знать.
Вы должны понять, как всё произошло – по крайней мере, для меня. Я просто сидел в своей хижине в Новой Шотландии, был обычный вторник, после полудня. И вдруг я вижу над деревьями вертолёт, который садится в поле всего в километре от моего дома. Они даже не пытались спрятаться. Сразу стало ясно: это за мной.
Я не из «выживальщиков», но и я не очень-то люблю незваных гостей.
Решив, что они хотят арестовать меня за кое-какое программное обеспечение, которое я продавал некоторым не самым правильным друзьям нашей страны, я схватил кувалду и начал крошить свои жёсткие диски
[39]. Расколотил все двадцать семь в мелкую пыль к тому времени, как позвонили в дверь. Я открыл: там был парень с настолько толстой шеей, что её как будто не было вообще, и с бицепсами размером с мои ляжки. В руках он держал автомат «HK416».
Он заметил кувалду у меня в руках, но спросил, не я ли доктор Ксавье Фейбер. Я кивнул, и он сказал, что мне нужно пройти в вертолёт вместе с ним.
Вот и всё общение. Полёт длился примерно четыре часа, и за всё это время никто из солдат, которым поручено было меня доставить, со мной не заговорил. Несколько раз они о чём-то переговаривались по своим тайным каналам в наушниках, но большую часть времени просто спали. А я глаз не мог сомкнуть. В голове роилась тысяча самых разных мыслей. Почему? Да потому что я знал: эти люди пришли за мной не для того, чтобы побеседовать о всяких подозрительных программах, которые я написал и которые они предпочли бы не выпускать в даркнет. Если бы они хотели, чтобы я сдал им кого-нибудь из своих контактов, они бы открыто демонстрировали силу, чтобы убедить меня, что расколоться в этой ситуации – мой лучший (и единственный) вариант. Но эти амбалы были там явно не для понтов: им нужно было что-то, чего я им ещё не предоставил. Их руководство интересовали мои мозги, а не то, на чём я зарабатываю.
Мы приземлились на военной базе, и солдаты расселись по чёрным внедорожникам – там их была целая куча, прямо как в кино. Гленн Оуэн, наш знаменитый глава администрации Белого дома в то время, просиял, когда я забрался к нему в машину. Он сидел между двумя секретными агентами. Мы вежливо поболтали ни о чём. Я видел его по телевизору, так что похвалил его работу над кампанией Баллард. Меня никогда особо не интересовала политика, но независимая кампания Баллард определённо привлекла моё внимание. Я знал, что Гленн сыграл огромную роль в том, чтобы удерживать внимание самой Баллард на важных для избирателей вещах: работа, безопасность, низкие налоги, и всё такое прочее.
– Вас не особенно рекомендовали, – сказал Гленн.
– Дайте угадаю: Броксон?
Гленн кивнул.
– Он беспокоится, что мы не сможем держать вас на достаточно коротком поводке.
– Похоже на него, да.
На этом наша беседа закончилась. Я хотел спросить, зачем я им понадобился и кто в действительности меня вызвал, потому что у Броксона не хватило бы влияния, чтобы вот так притащить меня на встречу, но я знал, что ответов всё равно не получу.
Меня привели в Белый дом, в Кабинет министров. Закрыли за мной дверь – и я обнаружил себя лицом к лицу с некоторыми из умнейших людей в США. Кое-кого из присутствовавших я уже знал.
Доктор Нил Робертс – экзобиолог, с которым я работал в НАСА; ему было тогда лет пятьдесят. Он опубликовал несколько революционных статей о том, как жизнь, теоретически, может существовать в самых пустых и отдалённых уголках космоса, а также под толстым льдом Тритона, самого большого спутника Нептуна
[40]. Как и все подобные мысленные эксперименты, этот был довольно интересным, но, по большому счёту, бесполезным в глобальной перспективе.
Ещё я хорошо знал доктора Сергея Микояна – лингвиста, который говорил, кажется, на двадцати пяти языках. Он был своего рода легендой в некоторых сферах машинного обучения, потому что помогал исследователям научить компьютеры различать языки. Мы не работали над совместными проектами, но я читал его работы – они были гениальны.
Женщину рядом с Микояном я не знал. Когда Гленн представлял нас всех друг другу, её он представил как Соледад Венегас, специалиста по физике частиц. Соледад была молодой – может, лет на пять старше меня, то есть тридцать с хвостиком. У неё были короткие волосы и большие серьги в виде атома с пятью вращающимися вокруг него электронами. Неплохой аксессуар.
Доктор Андреа Циско была астрофизиком из Вашингтонского университета. Известна своей работой о гравитационных волнах, хотя те несколько раз, что я встречал её на конференциях в Массачусетском технологическом, она казалась мне вечно куда-то спешащей и ещё менее социально приспособленной, чем большинство астрофизиков. Она даже не взглянула на меня, когда назвали моё имя.
