– Откуда ты знаешь? – повторила она.
Она забегала вперёд. Наверное, первые слова мальчика сбили её с толку. Существует специальная процедура для таких случаев – правильно задавать пациенту вопросы, не подсказывая при этом ответ. Психология – опасная игра: нужно знать правила и играть строго по ним, иначе не получится добраться до правды. В любом случае мы обе были в замешательстве, и она, наверное, хотела сразу перейти к сути дела.
– Я не знаю. Я вижу, – сказал мальчик.
Я спросила его, что ещё он видит.
Мальчик наклонился вперёд и оглядел меня так, словно искал какое-то конкретное слово на странице, исписанной текстом. Это заставило меня нервничать. Прошло примерно тридцать секунд, и затем он откинулся на спинку стула и сказал:
– Я вижу три вещи. Во-первых, у тебя татуировка на спине, прямо на копчике. Похоже на птицу, но как-то сложно нарисовано. Во-вторых, тебе делали операцию. Не знаю, для чего, но врачи сделали небольшой разрез с правой стороны живота. Там отсутствует какая-то часть. Часть кишечника, которая у большинства есть. У тебя её нет.
– Аппендикс? – спросила психолог.
Мальчик пожал плечами.
– Не знаю, как это называется, – сказал он, – но похоже на такую закорючку возле самой большой части кишечника. У других людей она выглядит как маленький поджатый хвостик внутри. У неё такого нет.
«У неё» – это у меня.
Я ничего не сказала. Есть такое клишированное выражение – «лишиться дара речи», но это правда, такое может случиться. Большинство клише как раз такие: причина, по которой их используют так часто, в том, что они и правда… жизненные, вроде общей валюты на всё человечество. Универсальный опыт. В общем, я не нашлась, что ответить. Психолог напомнила:
– Ты сказал «три вещи». Какая третья?
Мальчик улыбнулся и застенчиво от нас отвернулся.
– Не бойся, – заверила его психолог. – Можешь сказать нам, всё в порядке.
Он рассмеялся, взглянув на меня, и сообщил:
– У тебя там маленькая пластиковая буква «Т»… в твоей вагине.
Он говорил о моей внутриматочной спирали. Ну да, она и впрямь выглядела как буква «Т». Её помещают в матку, чтобы избежать нежелательной беременности. Мне установили её всего несколько недель назад. Возможно, он знал о таких штуках – может, у кого-то из его семьи была такая же или он видел её в рекламе, не знаю. Но всё остальное – тату и тот факт, что мне удалили аппендикс… Это было просто невероятное попадание. И в то же время я не могла в это поверить. Я решила, что мальчика кто-то подговорил.
Так что я записала всё в его карточку и отправила его на аппаратное сканирование.
Сначала сделали рентген, но ничего не нашли. Вот в чём заключалась трудность: технически с мальчиком всё было в порядке. То, на что жаловалась его бабушка, было весьма необычно, да, но не опасно. Технически его жизни ничто не угрожало. Проводить всевозможные тесты в данных обстоятельствах было бы и дорого, и излишне.
И в то же время что бы ни происходило с мальчиком, это явно сильно тревожило его бабушку. Когда я сказала ей, что всё как будто в норме, она расстроилась. Настаивала, что не уйдёт из больницы, пока мы не разберёмся, что случилось с её внуком. Когда же я предположила, что ничего страшного с ним не случилось, она посмотрела на меня как на сумасшедшую. Затем она встала, прошла к двери в кабинет для осмотра, открыла её и сказала:
– Идёмте. Я вам покажу.
Мы зашли в кабинет, где был её внук, и она взяла его за руку. Спросила, можно ли пройтись с ним по приёмной. Как я уже говорила, дело было в маленьком городе, однако в приёмной уже ожидало целых пять человек – трое пришли, пока мы были заняты мальчиком, и мы ещё не успели их осмотреть.
Она взяла его за руку и провела мимо каждого. Было несколько неловко: мальчик стоял там, глядя на больных людей, а мы с психологом наблюдали за этим. Первая пациентка, пожилая женщина, стала спрашивать, что мы делаем, и мальчик сказал:
– У неё какая-то чёрная штука в лёгких, липкая и густая. Она заставляет её кашлять, потому что воздух не проходит вниз как надо
[52].
Женщина кивнула и сказала:
– Да… Он знает… Откуда он знает?
Но мы уже прошли мимо нескольких стульев к усатому мужчине, который уснул сидя. От него несло алкоголем, и мы осматривали его уже несколько раз, прежде чем он пожаловался на боли и попросил выписать ему опиоидные препараты.
Мальчик вглядывался в спящего дольше, чем в меня, психолога или ту старушку. Затем он повернулся к своей бабушке и произнёс:
– У него какие-то шишки внутри по всему телу. Он ведь скоро из-за них умрёт, да?
Конечно, тогда мы ещё не знали, что этот мальчик был только одним из первых.
Его звали Картер Луизель. Не знали мы и того, что другая пациентка, молодая женщина с камнями в почках, снимала всё на телефон. Она загрузила видео на свои страницы в социальных сетях за несколько минут до того, как её увели на лечение.
Через два часа, когда она выходила из больницы, видео уже распространилось по всему Интернету.
Этот маленький мальчик стал лицом Вознесения
[53].
И был им, пока не появились другие.
22
КИАРА МАККЕЙН, ДОКТОР НЕЙРОБИОЛОГИИ И ЭПИДЕМИОЛОГИИ
ОСТИН, ТЕХАС
15 ЯНВАРЯ 2026
Полёт в Остин выдался непростым.
Самолёт пролетел через несколько грозовых туч, и от турбулентности несколько человек стошнило. По приземлении я взял в аренду очередной автомобиль и поехал в центр города, через мост Конгресс Авеню, где жившие там стаи летучих мышей прежде очаровывали тысячи туристов, к библиотеке Перри-Кастаньеды в Остинском кампусе Техасского университета. Это большое здание из белого мрамора с низкими потолками. Внутри – приятная глазу архитектура: много света, деревянные панели на стенах, всюду тёплые коричневые тона.
С доктором Маккейн я встречаюсь в вестибюле на третьем этаже библиотеки.
Когда Вознесение начало распространяться по миру, эксперты по медицине только разводили руками: они не могли ни объяснить толком, что именно происходило с обращавшимися за помощью людьми, ни даже понять, были ли все эти странные случаи хоть как-то связаны между собой. Доктор Маккейн одной из первых предложила теорию о том, что весь этот процесс, наблюдаемый врачами, был и правда чем-то новым – не следствием химического отравления или эпидемии вируса, потому что перемены в сознании у пострадавших были «встроены» на физическом уровне и вызваны изменениями в структуре самого мозга.
