И Джунковский вновь закрыл глаза. Так лучше думается… Где взять столько людей? Сначала Константинополь, куда пришлось направлять все свободные и подготовленные кадры, теперь Галиция. А что дальше?
Автомобиль тряхнуло на очередном ухабе дороги. Вот ещё одна беда. Ничего, теперь со всем справимся…
* * *
Лиза отложила в сторону старую газету, вздохнула. «Нет, не может такого быть. Сердце почему-то верит, что Сергей Викторович жив. Вот и мама так же думает… Жалко, что отец в своём Константинополе до сих пор пропадает. Так бы можно было его попросить разузнать о судьбе полковника… Серёжи…»
Девушка смутилась, оглянулась. Не подслушал ли кто из воспитанниц эти мысли? Подруги-смолянки так любопытными взглядами со стороны и стреляют. Интересно им, видите ли, что это Лиза так газетами в последнее время увлеклась? Пристают с расспросами. Мало того, что о поездке в Константинополь приходится постоянно им рассказывать, так ещё и о молодых офицерах всё время расспрашивают. А она даже и не помнит никого из них…
Опустила глаза на размытую фотографию авиатора, вспомнила о мимолётной и единственной встрече в каюте, в груди полыхнуло жаром… Ещё раз повторила тревожащее душу имя… Поскорее закрыла газетную страничку, отвернулась, всеми силами стараясь обуздать расшалившееся воображение. Ну почему, почему та встреча оказалась такой мимолётной? Вот если бы ещё раз встретиться… Ну кто же мог знать, что… Нет, нельзя даже думать так! Серёжа обязательно вернётся! И тогда я с ним обязательно встречусь! И скажу, что…
— Мадемуазель Остроумова? Вы что это у стола замерли? О чём задумались? — голос классной дамы заставил девушку очнуться от грёз, вздрогнуть от неожиданности. А неприкрытое участие в этом голосе заставило девушку ещё и смутиться.
— Ни о чём, мадам. Могу я уйти?
— Ступайте, мадемуазель Остроумова, — проводила глазами девушку воспитательница и взяла в руки газету. Развернула. — Что тут? А-а, вот оно в чём дело. Нужно обязательно доложить о своих выводах директрисе…
* * *
— Серж?!
Удивление в громком голосе за спиной ворохнуло что-то неосознанное в памяти, заставило оглянуться. Кого это окликают?
— Господа, это же точно Серж?! Я не мог ошибиться! — незнакомый капитан обращался к своим друзьям, что-то говорил, но при этом смотрел на меня, именно на меня, с явным удивлением во взгляде.
Отвернулся. Не моё это дело. Ошибся офицер, обознался. Бывает. А мне идти нужно, у меня ещё не все дела в городе переделаны…
— Андрей, вы явно ошиблись! Разве может этот старый гуцул быть вашим знаменитым знакомым?
— Да, господа. Наверное, вы правы, а я обознался. Но чёрт меня побери, как похож! И тот же взгляд…
Группа офицеров осталась далеко позади. Впереди меня ждал местный рынок. Но эта встреча почему-то никак не выходила из головы. Разбередила что-то, растревожила…
* * *
Укачало на волнах…
Каких таких волнах? Откуда здесь, в лесу, волны? А лес откуда?
Открыл глаза, успел осознать, что лежу в почти полной темноте. Сбоку пробивается слабенький тусклый лучик, кое-как обозначает низкий каменный потолок. Пусть каменный, а что дальше? Скосил глаза в сторону – стены в темноте тают, ничего не видно. Странное место…
Вслед за удивлением пришло сильное головокружение. Зря я глазами двигал. Потолок этот закружился перед глазами, встал боком, навалился на грудь, придавил тяжестью, вытеснил из лёгких воздух…
Опустил веки, зажмурился крепко. Надеялся, что это простое действие поможет в себя прийти, да только хуже стало. Мир вокруг ещё быстрее завертелся, пустой желудок к горлу рванулся. Страшно! Пришлось снова быстренько открывать глаза.
— Очнулся? На-ка, хлебни, — сильные руки приподняли голову, поднесли к губам глиняную плошку. Что глиняную, просто почувствовал, не увидел.
Слова и речь странные, но общий смысл понятен каким-то образом. Только успел вдохнуть душистый запах травяного настоя, а напиток уже потёк в горло. Пришлось спешно глотать, дабы не поперхнуться. Всё равно подавился, закашлялся. Отдышался кое-как.
— Вот и молодец! — незнакомые руки бережно опустили мою голову на подушку.
Кроме длинных белых усов на его лице ничего не вижу. Темно. Выдохнул. Успокоился и мир вокруг меня на своё место вернулся.
— Спи! — тёмный палец толкнул меня в лоб.
Глаза сами собой закрылись…
Проснулся в отличном настроении. Ничего не болит. Попробовал откинуть одеяло и ничего из этой попытки не вышло. Руки не слушаются. Нет, не так. Слушаются, но не двигаются. И ноги точно так же себя ведут. Только голова и шевелится, с боку на бок ворочается. Вот и осмотрю себя по мере возможности. Света в помещении немного больше стало, не сказать, что хорошо всё видно, но рассмотреть кое-что можно. Или я к темноте привык. Первым делом окончательно уверился, что лежу в каменном помещении. Каменные неровные стены, и такой же потолок. Получается, не привиделось мне вчера… На пещеру всё это похоже…
И не одеяло на мне, а шкура какая-то. Как понял что это такое, так сразу и запах соответствующий до носа долетел. И руки свои смог увидеть. Замотаны чем-то и привязаны крепко к моему ложу. Потому и не пошевелиться мне. Ног не вижу, но, судя по рукам, они тоже привязаны. А почему я весь привязан? И почему не помню, как здесь оказался. И кто я?
Замер. Камни помню. Склон, летящий мимо меня. Я падал? В пропасть?
Голова закружилась, заломило виски, темя, в глазах засверкали ослепительно яркие звёзды. Боль стала настолько нестерпимой, что не выдержал, застонал-замычал громко.
— Проснулся? — распахнулась дверь, и в пещеру ворвался солнечный свет, заставил меня зажмуриться. Даже слёзы выступили. Но что самое главное, так этот солнечный свет головную боль начисто прогнал. Тут же свет заслонил чёрный силуэт, стало легче крепко зажмуренным глазам. Зато я успел увериться в своих предположениях – это точно пещера. Только откуда в пещере может быть дверь?
Резь в глазах пропала, осторожно приподнял веки. Не потому, что успел привыкнуть к яркому свету, а потому, что дверь, наконец-то, закрылась.
А-а, это тот самый, с усами! Пожилой, даже можно сказать, что старый дед. Одежда вся такая разукрашенная вышивками… Карпаты? Гуцул? Снова заболела голова, заставила болезненно скривиться.
— Болит? — остановился у моего ложа дед. — Потерпи. Сейчас настой приготовлю.
Вышел. За собой дверь закрыл. Почти сразу же вернулся. Ну, по крайней мере, мне так показалось. Поднёс к губам давешнюю плошку, наклонил, заставил всё выпить. Запах знакомый, приятный. А на вкус дрянь редкостная.
И снова палец мне в лоб упёрся, заставил глаза закрыть и заснуть…
Через пару недель меня развязали, и я начал потихонечку садиться. Шевелил руками, превозмогая боль в срастающихся костях и порванных мышцах. Дед обещал, что всё будет нормально. И я ему верил. Беспокоила лишь голова. Нет, не болела, те первые приступы боли и тошноты ни разу не повторились, но вспомнить, кто я таков – никак не получалось. Вертелось что-то рядышком, словно вот-вот вынырнет, но наружу так и не выскакивало. Дед же уверял, что скоро память и все мои воспоминания вернутся, нужно лишь немного подождать. Мол, вслед за исцелением телесным придёт исцеление духовное. Или головное, как я сам эти слова переиначил.
