– Он ведь тоже хранитель портала? – спросила Нина, уверенная, что это так. Ведь откуда еще профессор мог знать подноготную того или иного шедевра и презентовать его публике в этом мире, что вообще-то было строжайше запрещено и подвергалось всяческим карам со стороны литературного КГБ.
А в Париже было свое литературные КГБ – парижское. Но от этого не менее строгое и зловещее. Только называлось оно в среде тамошних хранителей порталов иначе, наверняка с учетом французской специфики. Как, собственно, именовалась главная французская спецслужба?
Вспомнить Нина не могла. МИ-6 – это Англия. Моссад – Израиль. ЦРУ – Соединенные Штаты. А вот Франция…
Впрочем, неважно. Суть-то одна.
Потому что если знаешь правду, то не болтай – враг ведь не дремлет. Пусть и литературный.
Доктор же, качнув головой, ответил:
– В этом-то и дело, Ниночка, что нет! Парижский профессор наверняка очень хотел стать хранителем и определенно имеет представление и о том, что они существуют, и как они работают, однако лицензии у него нет – и, по имеющимся у меня сведениям, он не совершил ни единого путешествия в литературные миры через портал, хотя страстно этого желает!
Нина, посмотрев на доктора Дорна, ответила:
– Тогда не понимаю, откуда он черпает информацию для своих новых книг, которые каждый год выдает. Или он просто выдумывает, не имея представления о том, как все обстоит в реальности – в литературной реальности, я хотела сказать…
Доктор Дорн, поднявшись с табуретки, прошелся по кухне и, взглянув за окно, в сгустившуюся августовскую тьму, произнес:
– Ты сразу добралась до сути проблемы, Ниночка. Если бы парижский профессор, как и прочие непосвященные, просто публиковал альтернативную версию того или иного известного литературного произведения, как это делают прочие исследователи, включая тех, у которых нет ни одного академического звания, то это было бы полбеды. Но дело в том, что он публикует не просто выдумки, своего рода умозрительные интеллектуальные прогулки по такому вот литературоведческому «Форту Боярд», а разглашает, по слухам, подлинные сведения из литературных миров – которые, как ты сама знаешь, разглашению не подлежат!
Попивая чай, Нина заметила:
– Ну, если это так, то французского профессора кто-то снабжает информацией, причем строго конфиденциальной. Тот, кто имеет доступ к литературному порталу и может путешествовать. Нет, Женя, скажу честно, не завидую я этому информатору! Потому что литературное КГБ ему жару задаст!
Нина рассмеялась, а доктор только нахмурился еще больше. И тут ложка выпала из рук девушки, с бряканьем приземлившись на полу кухни.
– Женечка, только не говори…
Она в ужасе взглянула на доктора Дорна, ее доктора, и завершила страшную фразу, от которой у нее побежали мурашки по телу:
– Только не говори, что этот информатор – ты!
Доктор, строго сверкая стеклами чеховского пенсне, отчеканил:
– Ниночка, я и не говорю. Потому что это не я. Ты ведь мне веришь?
Конечно же она верила – разве она могла иначе?
– Женя, это я просто пошутила! Извини меня, прошу тебя…
Он прервал ее излияния:
– Нет, ты снова затронула центральную проблему, Ниночка. Потому что парижского профессора кто-то снабжает конфиденциальной информацией, не подлежащей разглашению. Этот кто-то знает, что так поступать нельзя, но все равно это делает, принимая в расчет преследования со страны литературных дементоров. И этот кто-то не только очень умен, но и очень подл! Потому что…
Он снова снял пенсне и взглянул на оторопевшую девушку.
– Потому что он все представил так, как будто этим информатором являюсь я. Имеется масса электронных сообщений, направленных парижскому профессору и перехваченных хранителями, подписанных доктором Дорном на скверном английском. Причем отправленных с электронного ящика с моим именем, о существовании которого я даже и не подозревал!
Нина заявила:
– Женечка, тебя подставили! Они ведь никак не могут смириться, что…
Она прикусила язык, потому что об этом они предпочитали не говорить, – но этот момент был краеугольным в их отношениях.
Доктор же, усмехнувшись, взял с тарелочки пирожное, откусил сразу половину и, жуя, произнес:
– Ну, говори же, Ниночка! Ты ведь снова права. Меня подставили не потому, что кто-то ненавидит меня. А потому, что я идеальная жертва. Ведь я – пришелец, чужак, изгой, «другой». Я ведь в отличие от всех вас обитатель не этого мира – реального, а беженец из мира литературного! При этом не менее реального, чем ваш. Ведь я, как и ты, и все другие, из крови и плоти…
Он с наслаждением отправил в рот вторую половину сочного пирожного.
Нина, вскочив с табуретки и обняв доктора, ее доктора, ее любимого доктора, пусть и в самом деле пришельца из литературной вселенной, причем из какой именно, он упорно молчал, поцеловала его в редеющую макушку.
– Женечка, ну что ты такое говоришь! Я так тебя люблю, и для меня это не имеет никакого значения…
Доктор, отстранив ее, с легкой, но такой странной улыбкой заметил:
– То, что ты меня любишь, причем любишь по-настоящему, Ниночка, сомнению не подлежит. Как и то, что я тоже люблю тебя. И это в самом деле не имеет значения. А вот все остальное…
Нина с размаху села обратно на табуретку, понимая, что доктор прав. Ее доктор.
Или все же не ее?
Ведь что она, в сущности, знала о нем? Ровным счетом ничего!
Словно читая ее мысли, доктор сказал:
– Ведь что, Ниночка, ты знаешь обо мне? Ровным счетом ничего! Но то, что знают все, так это то, что я единственный известный обитатель литературной вселенной, который перешел в этот мир…
Нина возразила:
– Ну, это, положим, не так. Помнишь, во время той кутерьмы, когда мы познакомились, имелся еще один литературный пришелец, окопавшийся в нашем мире и желавший убить меня…
Доктор же продолжал:
– Исключение только подтверждает правило. Тот преступник понес наказание по всей строгости литературного закона. Литературное КГБ, которое забрало его с собой, уж точно не стало с ним церемониться. И не только по причине того, что он пересек границу портала, а из-за тех ужасных преступлений, которые он натворил в разных мирах, в том числе и в нашем.
И тотчас поправился:
– В твоем, Ниночка. Я хотел сказать – в твоем!
Девушка порывисто возразила:
– Женечка, и в твоем тоже. Этот мир ведь стал и твоим!
Доктор упрямо качнул головой:
