— На лыжах, — ответил Гиркан, и лицо его просияло от приятного воспоминания. — Ух, весело! — с восторгом воскликнул он. — Лыжи гладкие, весенний снег скользкий. Догоняем оленя, лося. Разве птица удержится вместе с нами!.. «Люди о двух ногах быстрее зверей о четырёх», — припомнил он родную поговорку.
Мами тщетно старалась сообразить, какое веселье мог находить этот стройный юноша в вечном скитании по горам и полям на своих собственных ногах.
— А женщины на чём ездят? — спросила она через минуту.
— Тоже на лыжах! — сказал Гиркан. — Ого! Они ещё нашего брата научат, если спускаться с гор.
Ему представилась картина целой толпы парней и девушек, спускающихся на лыжах с высокой, покрытой снегом горы. Они с Мами продолжали неторопливо бежать вперёд, но среди этого монотонного бега в нём внезапно возникло ощущение стремительного движения, похожего на падение камня, и даже в ушах загудело, как от пролетавшего мимо воздуха.
— А маленькие дети? — продолжала спрашивать Мами.
— А это бабье дело! — равнодушно возразил Гиркан. — Сами нарожали, сами и возят!
— Видишь! — с негодованием сказала девушка. — Собак запрягать грех, а бабы в лямке ходят. Скверная жизнь.
Гиркан молча пожал плечами…
— И неужели вы никогда не останавливаетесь? — снова спросила девушка, возвращаясь к вечному скитальчеству соплеменников Гиркана, поразившему её воображение. Оленеводы проводили средину зимы и всё лето на неподвижных стойбищах, по исстари излюбленным местам.
— Никогда! — уверенным тоном сказал Гиркан. — Скучно жить на месте, кровь застаивается… Видеть кругом те же деревья и холмы… «Маленькие дети плачут под старым шалашом», — припомнил он другую поговорку своего племени.
— Шалашом? — повторила Мами. — Разве у вас нет шатров?
Гиркан отрицательно покачал головой.
— В шатре дурно пахнет, — возразил он, — а шалаши каждый раз свежие…
Опять наступило молчание.
— У моего отца большое стадо и только одна дочь, — начала молодая девушка и остановилась, как будто приискивая слова.
Гиркан усмехнулся своей загадочной улыбкой и выжидательно повернул к ней лицо.
— А много у вас девушек? — вдруг спросила Мами со странной непоследовательностью.
— Много! — подтвердил Гиркан, подмигивая и кивая головой с многозначительным видом.
— Какие? Хорошие? — сказала Мами чрезвычайно серьёзным, почти строгим тоном.
— Конечно, хорошие! — подтвердил опять Гиркан.
Наши девушки красивей всех на свете.
Косы у них, как беличьи хвосты,
И сами проворны, как белочки, —
запел он на своём родном языке. —
Глазки у них, как чёрные ягоды,
Их следы, как следы горностая;
Они мягче собольей шерсти
И пушистее снежинок.
— Слушай, Гиркан! — сказала она опять. — У моего отца большое стадо. Если хочешь, мы дадим тебе две «руки», «человека»
[17], отобьём целый косяк. Будешь со стадом.
— Не надо! — наотрез отказался Гиркан. — Я говорю — обуза. У пастуха в руках — аркан: на одном конце олень, а на другом сам привязан.
— Олени — богатство, олени — людская жизнь! — твердила Мами, не находя других аргументов.
— Плевать! — дерзко возразил Гиркан. — Сегодня богатство, а завтра волк угнал — и нет ничего. Вечная работа, вечный страх.
Это был спор двух культурных ступеней, чуждых и враждебных друг другу, и всякие аргументы были совершенно бесполезны.
Они бежали всё дальше и дальше, только снег хрустел под ногами, другие так далеко отстали, что их почти не было видно в надвигающихся сумерках.
— Послушай, Гиркан, — начала Мами в третий раз, — у моего отца большое стадо и только одна дочь. Ему нужен приёмный сын. Если хочешь, можешь взять всё — и стадо и меня.
Теперь в голосе её не было слышно колебания. Она предлагала молодому иноплеменнику себя и своё имущество так просто, как предлагают пищу или сухую обувь заезжему гостю.
Гиркан немного помолчал.
— У нас всё вольное! — сказал он с расстановкой. — И любовь тоже… Если парень и девка любят друг друга, то не спрашивают об имуществе или отце.
Девушка не удивилась, но покачала головой.
— Нельзя! — сказала она бесповоротным тоном, — Олений бог не даст счастья. У меня нет братьев. На мне очаг, и дом, и святыня. Мне нужен прочный товарищ, чтоб семейное тавро не стёрлось с оленей…
— Зачем ты хочешь впрячь меня в нарту? — с упрёком спросил Гиркан.
— Ты этого не понимаешь! — возразила девушка задумчивым и как будто даже безнадёжным голосом.
Гиркан опять тряхнул головой.
— Дикий бык ходит в домашнее стадо, — хвастливо сказал он, — но важенки его любят лучше всех.
— Уйди! — сказала девушка с внезапной ненавистью. — Бродяга! Волчий сын!
Она ускорила бег, но, видя, что Гиркан не отстаёт, круто повернула назад к товарищам, бегущим сзади. Но молодой Одул поймал её за руку и сделал попытку привлечь к себе. Она не вырывалась, но сплела свои пальцы с пальцами дерзкого ухаживателя, и вместо любовного пожатия Гиркан почувствовал, что она изо всей силы крутит и ломает его руку. Мускулы его сами напряглись навстречу. Оба они остановились; началась молчаливая борьба двух сплетённых рук, как будто они пробовали, чья сила больше.
Минута или две прошли в этом странном и молчаливом поединке, потом Гиркан, видя, что ему не перегнуть маленькой руки Мами, крепкой, как скрученные жилы оленя, внезапно наклонился к ней и дерзко поцеловал её в губы. Пальцы Мами разжались, Гиркан высвободил руку, обнял её и прижал к себе.
— Пусти! — с криком вырвалась Мами. — Ваттан, Ваттан!
Она решительно пустилась бежать назад, громко повторяя имя молодого оленевода. Она полуинстинктивно сознавала, что в мужественном и полном сил юноше оленного племени живёт такое же глубокое уважение к стаду и его святыням и что союз с ним даст ей прочную опору, а быть может, хотела также напомнить хвастливому чужеземцу, что у него есть соперник, и ещё такой опасный, как молодой победитель сегодняшнего дня. Гиркан, впрочем, нисколько не смутился и, видя, что девушка не перестаёт кричать и убегает назад, пронзительно свистнул, чтобы составить ей аккомпанемент, и как ни в чём не бывало побежал сзади.
Глава 6
Солнце уже взошло, когда молодые люди вернулись на реку, но в стойбищах никто не спал. Девочка, прискакавшая на олене без седла, была так перепугана, что даже не обратила внимания на предложенную пищу. Она всё норовила спрятаться в самый тёмный угол шатра, как побитая собачонка, и жители, не умея извлечь от неё никаких новых сведений, кончили тем, что оставили её в покое. Её отрывистые и бессвязные жесты всё же изображали новые ожерелья Всадников, и многие из оленных людей пришли к убеждению, что маленькие Всадники передрались между собой из-за этих новых игрушек. Действительно, мелкие роды Всадников, трусливые перед чужеплеменными, часто вели между собой самые опустошительные войны. Напротив того, члены одного и того же рода жили между собой очень дружно и делили поровну охотничью добычу и даже чужеземные товары. Но жизнь Всадников не была хорошо известна соседям.
