Мне тогда было семь лет, а Сашиному сыну, то есть моему племяннику, — пять. Мы чудом уцелели, а его с матерью отправили в ссылку, в Казахстан. Мать вскоре умерла, а мальчишку определили в детдом. Какое там было в те годы «воспитание» — сами понимаете… Короче, стал он вором и в шестнадцать лет, сразу после войны, загремел за вооруженный грабеж. На большой срок.
Ну, а потом, когда после смерти Сталина, в 1953 году, Берия выпустил по амнистии всех уголовников, их тогда «отпускниками» называли, вышел и Володя. В двадцать с небольшим лет — законченный бандит, уже в авторитете, весь в наколках…
А через два года он снова сел. Ну и попал на зону, в которой давно назревал мятеж, — начальство там такое было, что самих сажать надо. Вовка, естественно, стал одним из заводил. Нам, правда, вовремя «стуканули», и меня туда «внедрили» — типа я мента по пьяни пришил. Там я с Вовкой и встретился. Столько лет прошло — а я его узнал. Навел справки — точно, он, племяш мой… А сделать было уже ничего нельзя.
Когда эти поднялись, зону сразу оцепили внутренние войска, танки по периметру, бэтээры… А эти бузят, «сук» всех передавили, кого знали, оружие у них откуда-то взялось, немного, правда, полдюжины наганов. Начальство все свалило — предупреждены были. Я предупредил. Пустая зона, заложников не взять — некого; короче, смерть. Тогда блатные, кто командовал, бежать решили, подкоп у них был. И с ними, ясное дело, Володя.
Про подкоп я не знал. Но за Вовкой следил, думаю, может, помогу чем. Как увидел, что они в дыру полезли, в мастерской, шуганул за ними. И понял, что уйдут ведь, все девять зачинщиков.
Ну не мог я дать им уйти! Хоть там и племяш мой, родная кровь… Когда они в овраге, уже за оцеплением, вылезли, я заорал: «Стой!» Они не врубились сначала, не узнали меня, подумали, просто на хвост лишний зэк сел. А я дальше ору, мол, Володя, я же батьки твоего брат, Ваня, помнишь меня? Мы ведь с ним, когда малые были, неразлейвода… И он таки узнал меня. И тут кто-то заорал: «Это ж мент переодетый!» Володя ко мне бросился, остальные не выдержали, стрелять начали — по мне… А в меня ни одна пуля не попала — все в него… Тут на выстрелы солдаты прибежали…
Дорогин спросил тогда:
— Иван Иванович, а если бы сейчас, через годы, снова это повторилось — дали бы им уйти?
— Не дал бы, — жестко сказал Бодренков.
…После выхода на пенсию, уже при Ельцине, первое лицо страны избрало Бодренкова хозяином «конспиративной квартиры», точнее, «конспиративной дачи», где они могли бы в полной тайне встречаться с нужными людьми. Борис Николаевич пользовался гостеприимством Бодренкова всего несколько раз, зато Путин — довольно часто.
Генерал-лейтенант милиции в отставке Иван Иванович Бодренков официально давно отошел от дел. Только тренированному взгляду какого-нибудь «агента 007» могло показаться, что уж слишком хорошо охраняют отставного генерала, а вокруг его дачи изредка возникает профессиональная суета, свидетельствующая о том, что в этом, в сущности, скромном домике происходят некие важные события. Но никаких «агентов» в суперэлитном дачном поселке, где жили в основном бывшие старшие офицеры и генералы МВД, появиться не могло по определению, и Бодренков тихо доживал свой век на положении одинокого пенсионера. Совсем мало людей знало о том, что на самом деле Иван Иванович является едва ли не самым осведомленным в российской криминальной ситуации человеком, особо доверенным советником уже третьего по счету Президента России.
Иван Бодренков любил людей. Не всех, конечно. В числе тех, кого он любил, были и те немногие, которые стояли нынче около его постели… А за их спинами, духовно или во плоти, стояли еще десятки и сотни… И Кан Савинский тоже. И его отец, генерал КГБ Самуил Савинский. Он только что вошел в квартиру и увидел, что его друг лежит в постели, укрытый серым клетчатым пледом.
— Ваня… Что ж это? — тихо сказал недавно потерявший единственного сына Самуил Моисеевич. — Не дождался меня…
Дорогин подошел к отцу Кана.
— Он попрощался. Со мной — за всех нас. А за Кана я отомстил.
— Не надо сейчас, — попросил генерал. — Потом расскажешь. Сережа, ведь у него никого не осталось, чтобы оплакать. Только чужие люди.
— Не чужие, — произнесла Ольга, подходя к Самуилу Моисеевичу. — Совсем не чужие…
Особое положение не мешало Бодренкову принимать у себя старых знакомых, одним из которых был Самуил Моисеевич Савинский.
Несмотря на разницу в возрасте (Бодренков был на десяток лет старше), они дружили много лет. Познакомились и прониклись симпатией друг к другу в тот период, когда Савинского перевели в аналитический отдел, а Бодренков иногда выполнял задания по координации действий милиции и Комитета госбезопасности. Оба они были слишком умны для того, чтобы свою дружбу афишировать, тем более в те времена, когда андроповский КГБ полностью подмял под себя все правоохранительные органы. Но выручали друг друга неоднократно, и уже после того, как поменяли служебные кресла на кресла-качалки, продолжали встречаться, парились в баньке, выпивали рюмку-другую, иногда даже на рыбалку ездили. Вообще же у Бодренкова было столько знакомых, что чуть ли не половина его сейфа была забита одними только записными книжками с именами, адресами и телефонами. Правда, в последние годы генерал перешел на пользование компьютерными базами данных, которые у него были защищены не хуже, чем в ЦРУ или ФСБ.
Когда Дорогин вышел покурить на лестничную площадку, там стояли несколько человек с погонами старших офицеров и с общевойсковыми эмблемами в петлицах.
— В конце концов, — услышал он, — один умный человек сказал, что бессмертен только тот, кто никогда не рождался.
— Да и пожил генерал, дай Бог каждому.
— Сколько ж ему «стукнуло»?
— Да уж под восемьдесят. Воистину, дал Бог…
— И через что прошел! Война, пацаном убежал на фронт…
— А после войны? Нам такое и не снилось…
Ольга и Таня Корчагина в сопровождении Родиона Ивановича и Фортунатова вышли из квартиры генерала.
— Его обмывают, — прошептал Родион Иванович. — Какие-то дальние родственницы покойной жены…
— Девочки, звоните в офис и всех зовите сюда, — распорядился Дорогин. — Может, помощь понадобится. Где его решили похоронить?
— На Ваганьковском, — ответил один из стоявших рядом полковников, видимо распорядитель. — Помощь не нужна, спасибо. Пусть на похороны приходят. Завтра с утра гроб в клубе министерства выставят. По идее, за его заслуги нужно было хоронить на Новодевичьем, но он сам попросил на Ваганьковском — там есть место недалеко от могил его жены и дочери с внуком. Он ведь заранее себе место зарезервировал рядом с женой, но так получилось, что дочь и внук раньше его ушли… Родион Иванович, вы несколько слов завтра скажете? Вас многие знают…
Корчагин покачал головой:
— Не могу… Нет сил для такого… экспромта.
Назавтра Дорогин, Тамара и их приемная дочь Вера отправились проводить в последний путь генерала Бодренкова. Несмотря на то что со времени его смерти прошло не больше суток (генерал сам просил не затягивать прощание), около клуба МВД стояла толпа народу. За свою долгую жизнь Бодренков успел расположить к себе огромное количество людей (правда, примерно такое же количество его ненавидело лютой ненавистью, но их уже, как правило, не было в живых)…
