Даниил считал, что умирал уже два раза.
Первый — когда купил «японский» клинок за неправедные деньги. Он почувствовал это сразу после выхода из магазина.
Второй — когда согласился на предложение отца возглавить страховую фирму. Правда, это он понял уже потом, когда распорядился убрать первого старика.
Ныне настал третий и последний раз. Зомби — непогребенный труп — больше не должен переступать дорогу живым.
Перед тем как набрать номер отца, он выжрал стакан водки и достал из шкафа диск Владимира Высоцкого.
«Средь оплывших свечей и вечерних молитв…» — раздался из динамика неповторимый голос барда…
Даниил вытащил из того же шкафа витую свечу и зажег ее, вставив в антикварный серебряный канделябр.
По иронии судьбы этот огромный канделябр, стоявший, вероятно, много лет назад на столе какого-то судьи, изображал богиню правосудия Фемиду, только из чаш весов, призванных взвешивать прегрешения против Закона и вину подсудимого, вырастали по три штырька, на которые следовало надевать свечи. Седьмой штырек торчал из навершия меча, который богиня держала в правой руке. Канделябр достался Даниилу в качестве взятки от одного из клиентов.
«Разберись, кто ты, трус иль избранник судьбы… — пел Владимир Семенович. — И изведай на вкус настоящей борьбы…»
«Да будь я проклят…» — прошептал про себя Даниил. И случайно нажал на другую кнопку. Из динамика донеслось: «И в этом бою как из крана вино, и я пьяный убит под звездою давно…»
Даниил схватился за грудь и побежал в ванную. Его тошнило.
Первый раз за много лет его тошнило.
Даниила рвало так, как в семнадцать лет, когда он первый раз в жизни, на выпускном вечере в школе, нажрался дешевого кубинского рома.
Чтобы жить, человек должен любить. Даниил с самого детства знал это, воспринимал как истину, впитал в свое сознание… Он любил свою дочь, но предал ее. Он знал, что за это должен ответить. В первую очередь перед самим собой.
Но преступление нужно было довести до конца. Таков закон.
— Отец? Ты уже знаешь?
— Да, сынок. Алла звонила. Сразу, как все произошло. Как ты себя чувствуешь, Данька? Эта отрава…
Даниил молча завыл.
— Никак не чувствую, — ответил он настолько мертвым голосом, что сам испугался.
— Я к тебе приеду сейчас… — донесся до него голос отца.
— Не надо, папа… Прошу тебя… Съезди лучше к Алле. Я никого не могу видеть.
Матвей Иванович помолчал минуту, потом сказал:
— С Катей ничего плохого не случится. Я чувствую.
— Я знаю… С ней ничего не может случиться по определению. Она все равно попадет в рай. Случится с нами.
— Что ты несешь?
— Отец, мне звонил Купцов, приносил соболезнования. Он хочет с тобой помириться… — И, пробивая словами тяжелое молчание в телефонной трубке, добавил: — Он хочет с тобой встретиться. Завтра, в Измайлово, на пруду-
— Значит, все-таки это он… — после минутного молчания произнес Хвостов.
— Нет, отец, это не он. Он бы не стал так… со мной. Не забывай, что я с ним тоже работаю.
— Я знаю, Даниил. Тебе звонили?
«Вот так… Уже не «Данька», как в детстве. Что же ты знаешь, папа?..»
— Пока нет… Это не он, отец, это другие… — повторил Даниил, с трудом сдержавшись, чтобы не добавить: «Это я».
— Хорошо, я там буду, — сказал Матвей Иванович. — Держись, сынок.
Ему позвонили поздно вечером, через час после разговора с сыном. Вежливый мужской голос, попросивший к телефону Матвея Ивановича Хвостова, произнес:
— Ваша внучка у нас. Даниил Матвеевич задолжал нам некоторую сумму…
— Какую? — спросил бывший разведчик.
— Сопоставимую с ценой жизни девочки.
— Подробнее…
— Это, в общем-то, не ваша бухгалтерия, — холодно произнес голос в трубке. — Даниил Матвеевич не желает с нами сотрудничать, будто бы ему не дорога дочь. Зато, может быть, вы решите спасти внучку? Правда, это дорого стоит…
— Сколько?
— Много. Он должен нам два миллиона долларов.
— Не смешите меня, он за всю жизнь столько не заработал, — сказал Матвей Иванович.
— Поверьте, он заработал гораздо больше.
— Хорошо. Что от меня требуется? Вы же сами понимаете, таких денег у меня нет и быть не может.
— Это не наши проблемы, — сухо сказал мужчина. — Девочка чувствует себя хорошо. За это не беспокойтесь. Пока не беспокойтесь, — подчеркнул он. — А завтра в это же время мы вам позвоним…
Номер, с которого звонили Хвостову, не удалось определить ни одной из спецслужб, поднятых на ноги Матвеем Ивановичем и Мариной. Бывший разведчик, конечно, сразу же задействовал старые связи в ГРУ и ФСБ, где до сих пор в немалых чинах служили его однополчане, а Марина позвонила Дорогину и дословно передала ему содержание обоих разговоров — отца с сыном и его же с похитителями.
— Сергей Андреевич, тут что-то не так, — заявила она.
— Сам вижу, — коротко ответил Дорогин. — Не могли бы вы завтра с утра встретиться с Даниилом Матвеевичем? Понимаете зачем?
— Понимаю, — со вздохом ответила Марина. — Я с ним встречусь. Завтра утром.
Утром в четверг Марина проснулась рано, встала, накинула на ночную рубашку халат, посмотрела в окно и увидела за стеклом дома серое незавидное утро. Матвей, до рассвета дежуривший на телефоне, спал. Марина сходила в душ, долго стояла под жесткой струей едва теплой воды, вытерлась махровым полотенцем, набросила халат, на кухне сварила кофе и позвонила Даниилу.
— Привет. Это я.
— Я понял, — ответил Даниил голосом человека, который ждал этого звонка.
— Прости, что я тебя так в тот раз бросила…
— Да ну, что ты… Я же напился до беспамятства. Что ты должна была со мною делать? Таскать на себе? Марина, прости меня.
— Перестань. Ты хочешь, чтобы я приехала?
— Утешать?
— А ты против?
— Конечно нет. Приезжай ко мне домой. Я сегодня на работу не иду. Жду звонков… От этих…
— Жди, я через час приеду.
В десять утра Марина Куницына попросила водителя такси остановиться у знакомого ей дома Даниила.
Он встретил ее на пороге квартиры, одетый в свой любимый шелковый халат.
— Мой отец двинулся последнее время на своем кладбищенском деле, — сказал Даниил. — У меня такое чувство, что я живу среди могил. Он все время только о них и говорит. Даже про Катьку и то… как-то мало… Впрочем, я знаю, что с ней ничего не случится. Но он-то откуда знает? Спокоен, как слон…
