Однако были и иные факторы, которые толкали развитие сюжета в другом направлении. По иронии судьбы, за несколько месяцев до того, как император стал обладателем своего личного телескопа (в 1636 г.), от владения которым он испытывал глубочайшее удовольствие, в определенных кругах зародилось резко негативное отношение к тем географическим принципам, которым обучал своих слушателей Маттео Риччи при помощи знаменитых карт. Как раз в тот самый момент, когда китайцы были достаточно подготовлены, чтобы принять те постулаты Маттео Риччи, которые можно было подтвердить использованием телескопа, его вклад в знания китайцев о западной науке подпал под огонь местных критиков:
«В последнее время Маттео Риччи использовал некоторые ложные учения глупых людей, а ученые единодушно верили ему. … Карта мира, которую он сделал, содержит элементы легендарного и таинственного и является попыткой обмануть людей в вещах, в которых они лично не могут удостовериться. Это в действительности похоже на прием художника, который изображает привидения на своих картинах. … Возьмите, например, положение Китая на карте. Он размещает его не в центре, а слегка на запад. … Это далеко от правды, потому что Китай должен располагаться в центре мира, что можно доказать одним тем фактом, что мы можем видеть Северную Звезду, стоящую в зените Небес в полночь. … Те, кто верят ему, говорят, что люди его страны много путешествуют в дальние страны, но описанная ошибка, конечно же, не могла быть сделана человеком, много путешествовавшим»
[102].
Корни и этого и других подобных наскоков были двойственного происхождения: во-первых, критиков Риччи возмутила попытка расположить Срединное государство не на центральном месте среди других стран в мире; во-вторых, обвинители с упорством придерживались старинных предрассудков, которые сами китайские астрономы могли бы, по размышлении, назвать ложными. Однако единственно серьезными учеными в Китае считались ученые-книжники в области философии и морали, и если некоторые из них иногда и интересовались точными науками, в огромном своем большинстве они не доверяли ни ей, ни ее свидетельствам. Закоснелый традиционализм снова начинал поднимать голову перед угрозой наступления каких-то иностранцев и их чуждых идей. Не только христианство «скользило по поверхности» китайской жизни, как сказал аббат Хюк
[103], но и европейская наука не могла рассчитывать на то, чтобы проникнуть вглубь этой жизни, хотя бы интеллектуальной ее составляющей.
И словно для того, чтобы поддержать китайских традиционалистов, Римская церковь в Италии уже прокляла те добавления к теории Коперника, которые сделал Галилей. Вторым действием Римской церкви в это время (в 1633 г.) была булла, открывшая Китай для проповеди миссионерами всех орденов. Одним росчерком: пера Святейшего Папы иезуиты лишались своей монополии на исключительное влияние в Китае, хотя и добились его сами, без какой-либо помощи. Вполне естественно, что являясь первопроходцами, понесшими на своем сложном пути много потерь, они были недовольны буллой. Поэтому, когда в Китай прибыли доминиканцы, иезуиты внешне приняли их достаточно любезно, однако за их спиной делали многочисленные попытки выбить почву из-под ног представителей этого ордена. Так среди европейцев установилась практика ведения закулисных игр друг против друга, впервые за всю историю их активного присутствия в Китае.
Однако как бы революционно ни выглядели для китайцев выкладки по астрономии, демонстрировавшиеся иезуитами, сколь бы блестящим ни было проведенное ими реформирование китайского лунного календаря, существует подозрение, что иезуиты намеренно не полностью обнародовали те знания о гелиоцентрической схеме устройства мира, которыми обладали, посвящая китайцев в то, что было вчерашним днем европейской астрономии; по иронии судьбы это происходило именно тогда, когда Коперник и Галилей произвели прорыв в науку будущего. Иезуиты удовлетворялись тем, что учили китайцев, будто только другие планеты вращались вокруг Солнца, будучи его спутниками, но не Земля. А ведь китайские идеи по большому счету были гораздо ближе к системе Галилея, чем эти заимствованные из устаревшей европейской традиции идеи католической ортодоксальности. Было бы только справедливо по отношению к иезуитам сказать, что их знания и интеллект все же были скованы жесткими границами христианской догмы.
Ситуация в Китае к тому времени ухудшилась. В 1629 г. маньчжуры прорвались за Великую Китайскую стену (это был год затмения, так что китайцы были подготовлены к худшему). Павел Сюй, который стал главой Палаты Церемоний в следующем году, способствовал тому, чтобы пригласить португальских солдат для обороны Пекина с севера. На этот отряд возлагались большие надежды, хотя он не был большим (около 400 человек), однако вооруженным ружьями и пушкой, по своим качествам намного превосходящими китайское оружие. Тем не менее отряд не достиг места проведения боевых действий. Купцы в Кантоне опасались, что их торговля с португальцами, ныне твердо установившаяся в Макао, могла пострадать, если бы экспедиция закончилась успехом и иностранцам предоставили привилегию торговать в других местах на побережье. Поэтому они подкупили всех, кто мог иметь какое-то влияние на решение этого вопроса при дворе, и успешно развернули широкую кампанию среди местных официальных лиц: португальский отряд не продвинулся севернее Янцзы. Экспедиционный отряд был возвращен в Кантон, где купцы сами выплатили солдатам жалование и благополучно вернули их в Макао. Это была практически первая попытка использования наемников со времен династии Тан. Описанные португальские силы были, по сути, авангардом многих других наемников, которым предстояло действовать на территории Китая на протяжении смутных времен следующей династии.
Тремя годами позже закат династии Мин был уже не за горами. Восстание под предводительством Ли Цзычэна контролировало большую часть южного Китая и набирало все новую силу. Великая династия была близка к падению.
4. Раннее иезуитское влияние на Китай
Итак, первый относительно широкомасштабный культурный контакт между Китаем и Европой состоялся ближе к концу XVI в., когда иезуитские миссионеры в кильватере португальцев достигли Китая по морю. Двойная функция, которую они выполнили, хорошо известна: они не только распространили западные научные идеи в Китае, включая элементы математики, астрономии, географии, гидравлики, календарь и производство пушек, но также представили китайские (в особенности конфуцианские) идеи в Европе. Для иезуитов оказалось более простой задачей повлиять на китайскую науку, чем на религию. Отдавая себе в этом отчет, они использовали свои научные знания как средство войти в доверие и приблизиться к китайским ученым. Хотя небольшое количество их китайских последователей-христиан и принимало участие в переводе и составлении религиозных и научных книг, большинство местных ученых, взращенных в своей этноцентрической культурной традиции, не были всерьез затронуты новыми зернами западной мысли.
