— Почему бы и нет, Блэйк? Ведь есть же у тебя в Лондоне верные приятельницы… Конечно, они постарше, поумнее, неопытнее, не такие привлекательные…
— Ты мне надоел… — пригрозил ему брат.
— Ты ошибаешься, просто я хочу тебе напомнить, что в этой пьесе я вовсе не сторонний наблюдатель.
— Что ты имеешь в виду?
— То, что даже с моей точки зрения леди Гудвин вполне привлекательная молодая женщина. Она отличается от всех женщин, которых мы с тобой когда-либо встречали. Она так же необыкновенна, как и Габриэлла, в своем роде, разумеется.
Блэйк был явно озадачен признанием брата, но не проронил ни слова.
— Неужели тебе приносит страдание даже простое упоминание имени Габриэллы? — поинтересовался Джон.
— Вовсе нет, — рассердился Блэйк. — Она вышла замуж за Кантвелла восемь лет назад. Отчего мне печалиться при звуке ее имени?
— Оттого что она восхитительная женщина. Она до сих пор красива, она умна, и ты был по уши влюблен в нее, несмотря на разницу в возрасте. Оттого что она отказалась выйти за тебя замуж, хотя любила тебя так же сильно, как ты ее.
Блэйк не верил своим ушам. Неужели Джон сознательно бередит старые раны?
— Она приняла то решение, которое казалось ей верным, — как можно спокойнее ответил младший брат. — Я поступил благородно. Я не настаивал, уважая ее желание. Теперь, надеюсь, она счастлива. Если тебя интересует, страдаю ли я по Габриэлле, то мой ответ — «нет».
— Тогда ты редкий счастливчик, потому что по крайней мере половина мужчин, которые ухаживали за ней, из тех, кого я знаю, по-прежнему страдают, по той или другой причине.
— Послушай, Джон, мне тогда было всего восемнадцать…
— Да, но ты хотел на ней жениться! После ее отказа ты не желал смотреть на порядочных женщин! Может быть поэтому ты преследуешь леди Гудвин? Потому что это безопасно и достичь конечной цели невозможно?
Блэйк пришел в ярость.
— Я сыт любовью по горло! И позволь мне объясниться. Я вовсе не преследую леди Гудвин. Я не страдаю по леди Кантвелл. Все. Спокойной ночи.
Блэйк повернулся, чтобы уйти.
— Кого и в чем ты пытаешься убедить? Меня или себя? — раздался из-за спины голос брата.
— Чего ты добиваешься? — остановился Блэйк.
— Я уже устал наблюдать за тем, как ты строишь из себя беззаботного холостяка, — очень серьезно сказал Джон.
— О чем ты хлопочешь? Ты ведь тоже не похож на примерного домоседа.
В ответ на это Джон улыбнулся:
— Леди Гудвин мне симпатична. Конечно, она нуждается в том, чтобы ее немного отлакировали, сняли с нее этот вульгарный налет. Но даже дурак разглядит под наносным слоем простодушия ее доб-рое сердце и благородную натуру. Кроме того, сэр Томас не вечен, Блэйк.
Блэйк замер, пораженный тем, что только что сказал Джон.
— Ты в своем уме? — наконец поинтересовался он.
— Нет, не совсем, — добродушно улыбнулся Джон, — но даже я способен заметить, что между вами двумя постоянно возникает нечто. Я бы назвал это любовным напряжением. В свое время то же самое связывало тебя с Габриэллой. Это все замечали.
— Ты прекраснодушный дуралей, романтик, — усмехнулся Блэйк. — Подумать только, мы выросли с тобой вместе, а я этого в тебе никогда не замечал. — Блэйк был уже у двери.
— Блэйк, еще одно, последнее. Леди Фелдстоун приходится падчерицей леди Гудвин. Думаю, я был единственным, кто обратил внимание на то, что минут десять назад она проскользнула в гостиную. Совершенно ясно, что «на недолюбливает и презирает свою юную мачеху. Попросту говоря, я полагаю, что она держит камень за пазухой. Леди Фелдстоун желала бы причинить неприятности леди Гудвин, а ты только что сам преподнес ей боевое оружие. Она, несомненно, воспользуется той ситуацией, в которой леди Гудвин оказалась с твоей помощью. На твоем месте я в будущем был бы более осмотрителен.
Блэйк вынужден был признать правоту брата.
— Ну рассказывай, — распорядился Ральф, едва они выехали из Хардинг-Холла.
Виолетта сидела забившись в угол. Скрестив руки на груди, она всеми силами сдерживала рыдания.
— Виолетта, пойми, я просто стараюсь уберечь тебя от неприятностей, — неожиданно просто сказал Ральф.
Виолетта готова была разрыдаться. Самый прекрасный вечер в ее жизни закончился крахом. Блэйка переполняла страсть, и он позволил ей излиться, но только потому, что она, Виолетта, не была настоящей светской дамой. Она, видно, никогда ею и не станет. Он отнесся к ней как к женщине легкого поведения.
— Я сама о себе позабочусь! Я уже устала от твоих забот! — всхлипнула Виолетта.
Ральф сжал зубы и ничего не ответил.
Вдали показался дом Гудвинов. Дом окружала полная темнота. Только в кухне горел огонь — свидетельство того, что их дожидается кухарка.
— Прекрасно! Заботься о себе сама! Посмотрю, как это у тебя получится.
Виолетта не слышала угроз друга. Она шмыгала носом, а по лицу ее текли слезы. Плечи ее сотрясались от рыданий.
Экипаж остановился перед домом. До визита в Хардинг-Холл Виолетта никогда не обращала внимания на то, как мал их домик. Девушка подобрала атласное платье, спрыгнула с подножки на землю и, не дожидаясь Ральфа, который должен был распрячь лошадей, бросилась по лестнице в дом. Ральф жил в крошечном домике возле конюшни.
В гостиной было темно — хоть глаз выколи, но Виолетта знала, где находятся спички. Засветив керосиновую лампу, она бросила на кресло шаль и устремилась по лестнице на второй этаж.
Из спальни сэра Томаса не доносилось ни звука. Должно быть, он крепко спал после изрядной дозы снотворного. Девушка направилась к себе в спальню. Комнатка была крошечной, но Виолетте не приходилось делить ее ни с кем. У нее была собственная кровать с деревянным изголовьем, покрытая толстым шерстяным покрывалом, которое в холодные ночи Виолетта использовала как одеяло. Кроме кровати в ее комнате были деревянный резной шкаф и туалетный столик изящной работы, обтянутое бархатом кресло с высокой спинкой и зеркало, которое давало ей возможность любоваться на себя в полный рост. Вернувшись из Хардинг-Холла, Виолетта впервые обратила внимание на то, что обивка кресла выцвела, а обшарпанные обои свисают со стен неаккуратными полосками. Обстановка спальни перестала казаться девушке изысканной. Виолетта присела на кровать, засветила лампу, оловянную, а вовсе не серебряную или фарфоровую, как у графини, и принялась размышлять о жизни. Она напомнила себе, что должна быть счастлива уже тем, что у нее есть собственная спальня, не говоря уже о доме, в котором она проживала вместе со своим мужем, сэром Гудвином. Неожиданно взгляд девушки наткнулся на ее собственное отражение в зеркале. Интересно, она красивая?
Блэйк восхищен ее внешностью.
Виолетта присмотрелась к своему отражению в зеркале. Она уже не была похожа на Виолетту Купер, дочку человека, который когда-то работал сварщиком. Странно, но она выглядела как настоящая леди, даже в своем немодном атласном платье нежно-голубого цвета. Впрочем, какое это имеет значение? Да, сейчас к ней обращаются, потребляя слово» леди «, но она-то ведь знает, что осталась прежней Виолеттой Купер, сиротой, выросшей в квартале Сент-Джилс.
