Первый диск был просмотрен в течение пяти минут. Закончив чтение, Борис Олегович задумчиво пощипал пальцами оттопыренную нижнюю губу, склонил голову к правому плечу и молвил:
— Ну, и что? Не спорю, вы проделали неплохую работу, по крупицам собирая сплетни о моей скромной персоне, но что с того? Все это не было доказано тогда и останется недоказанным впредь. А знаете, почему? Потому что это недоказуемо.
— Значит, не сработало, — с огорчением констатировал Дорогин.
— Нет, не сработало, — сочувственно произнес Лесневский. — И не могло сработать. Впрочем, ваше усердие заслуживает поощрения. Чего вы хотите — денег? Пятисот долларов вам хватит?
— Я не нуждаюсь в деньгах, — сказал Дорогин. — Просто ответьте на один вопрос, и я уйду. И постараюсь не возвращаться.
— Ценное дополнение, — хмыкнул Борис Олегович. — И что за вопрос?
— На кого вы работали, выступая посредником при последней сделке? — спросил Дорогин с таким невинным видом, словно речь шла о торговле сельхозпродукцией — картошкой, капустой, сельдереем и прочим.
— Что?! — громко возмутился Борис Олегович. — Мальчишка! Хам! Да как вы посмели предположить, что я назову вам имя своего клиента?! Даже если бы я понимал, о какой сделке вы мне тут толкуете, — добавил он неожиданно нормальным голосом, вытирая вспотевший лоб мятым носовым платком, — все равно бы не сказал. Есть такой зверь — профессиональная тайна. Не слыхали?
— Доводилось, — кивнул Дорогин. — Мне также доводилось слышать, что вы, господин Лесневский, давно приручили этого зверя, и он по первому вашему слову послушно прячется под табуретку в прихожей. Но я пришел сюда не за тем, чтобы с вами препираться.
— Слава богу! — с огромным сарказмом воскликнул Борис Олегович. — А зачем же тогда?
— Посмотрите второй диск, — предложил Дорогин. — Он освежит вашу память, и нам сразу станет легче понимать друг друга.
Лесневский покосился на диск с явным подозрением, как на ничейный портфель в метро, внутри которого что-то тикает.
— Не догадываетесь, что там? — спросил Сергей.
— Начинаю догадываться. Вы ведь не из милиции, нет? В таком случае, этому диску грош цена. Несанкционированная съемка скрытой камерой незаконна и не может служить доказательством в суде.
— А кто здесь говорит о суде? Вы ведь, насколько я понимаю, не совершили ничего уголовно наказуемого, верно?
— Верно. Действительно, что это я?..
Лесневский вставил диск в дисковод и раздраженным толчком задвинул приемный лоток. Он внимательно просмотрел запись до самого конца, после чего вернул диск Дорогину и демонстративно пожал плечами.
— А звук-то наложен, — заметил он как бы между прочим.
— Исключительно для удобства восприятия, — заверил его Муму. — Оригиналы обеих записей хранятся у меня в сейфе, и любой грамотный специалист подтвердит их подлинность, как и то, что слова на аудиозаписи совпадают с движениями ваших губ на видео. А голосовая экспертиза установит, что разговаривали именно вы и Шахов…
— Шахов?
— Ваш собеседник. Тот, что сидит спиной к оператору. То есть, вы даже не знаете, кто он такой? То-то я гляжу, что после такого сольного выступления вы все еще сидите на месте и даже хорохоритесь…
— А почему бы мне не хорохориться? Что я такого ему сказал, что сделал? В моих действиях нет состава преступления!
— Это с какой стороны посмотреть. То, что я вам сейчас скажу, граничит с разглашением государственной тайны, но придется рискнуть. В конце концов, мы ведь с вами в некотором роде коллеги…
— А! — деланно обрадовался Лесневский. — А я-то голову ломаю: откуда такой напор и изобретательность при полном отсутствии убедительной аргументации?
— Будет вам аргументация, — пообещал Дорогин. — Извольте: человек, которому вы предлагали два миллиона евро в обмен на информацию о неком неизвестном вам лице, это майор ФСО Михаил Шахов.
— ФСО? — упавшим голосом переспросил Лесневский. — Вы сказали — ФСО?
— Я еще не все сказал, — огорчил его Дорогин. — Для полноты картины вы должны знать, что он служит в подразделении, обеспечивающем личную охрану… ну, как вы думаете, кого?
Борис Олегович побледнел, потом посерел, а затем начал покрываться трупной зеленью. Внимательно наблюдавший за этой игрой красок Дорогин сочувственно покивал головой.
— Вы наконец-то вляпались, Лесневский, — сказал он. — Вляпались по самые уши. Сколь веревочке ни виться… Ну-ну, не надо закатывать глаза! Вы мне еще в обморок тут гряньтесь… Я — частное лицо и действую исключительно в интересах Шахова. О вашем участии в этом деле пока что известно только мне. Но как вы думаете, что случится, если я перешлю эту запись, куда следует, или хотя бы просто выложу ее в Интернет? Через полчаса вы окажетесь в компании людей, которым расскажете такое, чего раньше и сами о себе не знали! Чтобы этого не произошло, ответьте на мой вопрос: кто заплатил вам за посредничество?
Услышав, что его посетитель — лицо неофициальное, Лесневский откровенно перевел дух. Жизнь к нему вернулась, щеки порозовели, и он даже позволил себе слегка приосаниться в кресле.
— Ну, вы же должны понимать, что они не сочли нужным представиться…
Дорогин встал.
— Прощайте, господин Лесневский. Боюсь, в этой жизни мы уже не встретимся. Я за решетку не собираюсь, а вы оттуда вряд ли когда-нибудь выйдете.
— Погодите! Ну, что вы, в самом деле?.. Нельзя же быть таким вспыльчивым! Они не представились, но я запомнил номер их машины…
— Диктуйте.
— Это ни к чему. Я уже проверил по базе данных. Машина принадлежит Акаеву.
— Мустафе Акаеву?
— А, вы тоже его знаете? Бог мой, какой негодяй! Мне страшно даже подумать, зачем ему понадобилась такая информация!
— А вы все-таки подумайте, — посоветовал Дорогин. — Вдруг додумаетесь до чего-нибудь утешительного… Кстати, а какая была машина?
— Большой красный внедорожник. Огромный такой, явно американский… «Додж», кажется. А что?
— Ничего, — сказал Сергей, надевая берет. — Просто еще одна маленькая деталь, идеально укладывающаяся в головоломку. Что ж, советов давать не буду, а желать вам здоровья бессмысленно, да и не хочется. Прощайте, Лесневский.
— До свиданья, — пробормотал Борис Олегович в закрывшуюся дверь.
В прихожей деликатно клацнули электромагниты дверного замка, и этот знакомый, мирный звук отчего-то вдруг показался Лесневскому похожим на стук опустившейся крышки гроба.
* * *
За окнами просторной, но нелепо спланированной квартиры на третьем этаже старого, сталинской постройки, кирпичного дома шумел и благоухал выхлопными газами проспект Руставели. Несмотря на пасмурный день, шторы на двух расположенных рядышком окнах гостиной были задернуты. Под обрамленным лепным бордюром потолком горела пятирожковая люстра, модный в наши дни дизайн которой граничил с откровенным уродством. В комнате присутствовал лишь необходимый минимум мебели — мягкий угловой диван, пара кресел, журнальный столик со стеклянной крышкой да «стенка», служившая, в основном, подставкой для телевизора. Мебель была новая, довольно дорогая, но стандартная, обои тоже не дешевые, но и не дорогие, а так, средней руки; ничем не прикрытый пол уже нуждался в циклевке, а пластиковый плинтус резал глаз своей неуместностью, поскольку соседствовал с дубовым паркетом. Книжные полки зияли пустотой, которую не столько заполняли, сколько подчеркивали несколько разрозненных стаканов, небольшая электрическая кофеварка и пара кофейных чашек. В целом комната производила впечатление не жилья, а небрежно выполненной декорации или приемной для посетителей в каком-нибудь не особенно богатом учреждении.
