Установленный в специально отведенной для него нише «стенки» телевизор был включен. На экране происходило что-то вроде пресс-конференции или деловой встречи: какие-то солидные люди, костюмы которых отличались друг от друга лишь цветом галстуков, сидели за длинным, густо уставленным микрофонами столом. Перед каждым из них виднелась белая табличка с именем; господина, который в данный момент держал речь, звали Дональдом Харгрувом — если верить табличке, конечно. Из того же источника человек с хорошим зрением мог узнать, что мистер Харгрув является представителем торгово-промышленной палаты Соединенных Штатов Америки.
Мистер Харгрув рассказывал о перспективах развития экономического сотрудничества США и Грузии, адресуя свою речь не столько участникам встречи, которые и без него были в курсе дела, сколько телевизионной аудитории. Единственным представителем этой аудитории в комнате в данный момент являлся генерал госбезопасности Грузии Ираклий Самсонович Мтбевари, который сидел в кресле и курил, с мрачным видом глядя на экран. Время от времени он бросал быстрые косые взгляды на ноутбук, который красовался посреди журнального столика. Раньше этого ноутбука здесь не было, и появился он тут явно неспроста: в этой квартире ничто и никогда не возникало просто так, без веских на то причин. Включить компьютер и поинтересоваться содержимым жесткого диска Ираклий Самсонович не пытался: во-первых, он не знал, задействована ли следящая аппаратура, которой здесь хватало с избытком, а во-вторых, в памяти этого оставленного на виду компьютера наверняка не было ничего, кроме стандартного программного обеспечения.
Сквозь бормотание телевизора стало слышно, как в замке входной двери ворочается ключ. Второй ключ от этой двери обычно хранился в служебном сейфе генерала Мтбевари, а сейчас, естественно, лежал в кармане его брюк.
Дверь негромко хлопнула, в прихожей скрипнула отставшая половица, и на пороге объявился мистер Харгрув собственной персоной, в тонком кашемировом пальто, сером шарфе и том самом костюме, в котором в данный момент красовался на экране телевизора. Только галстук на нем был другой — бордовый в крапинку вместо синего в полосочку; генерал Мтбевари, который, чтобы не попасть впросак, всегда носил одноцветные галстуки в тон костюму (а если позволяли обстоятельства, так и вовсе предпочитал обходиться без них), глядя на американца, опять задался вопросом: по каким, собственно, признакам люди выбирают галстуки, и где этому учат?
Ираклий Самсонович привстал, чтобы обменяться с ним рукопожатием, и снова опустился в кресло. Харгрув снял пальто, аккуратно положил его на диван и недовольно покосился на своего экранного двойника.
— Выключите это, Ираклий, — попросил он.
По-русски он говорил довольно чисто, и было непонятно, на кой ляд во время телевизионного выступления ему понадобился переводчик — разве что для пущей важности. Впрочем, трансляция велась на грузинском, которым полковник центрального разведывательного управления США Харгрув владел много хуже, чем русским, так что без переводчика все равно было не обойтись.
— Зачем? — преувеличенно удивился Ираклий Самсонович. — Лично я наслаждаюсь цветами вашего красноречия. И как это вам удается? Сплошное небо в алмазах и ни одного конкретного заявления.
Полковник Харгрув досадливо крякнул и опустился в свободное кресло.
— Перестаньте, Ираклий, — сказал он. — Чего вы от нас хотите? Обстановка сложная, в мире финансовый кризис. Избранный президент резко критикует политику прежней администрации, а вы, как ни крути, являетесь частью этой политики. Пока не станет ясно, в какую сторону дует ветер, никаких конкретных заявлений вы не дождетесь.
Телевизионный репортаж прервался рекламным блоком, и генерал Мтбевари выключил телевизор.
— Хотите выпить? — предложил американец.
— Спасибо, я воздержусь, — отказался Ираклий Самсонович. — У меня впереди еще целый рабочий день.
— То есть я, по-вашему, здесь дурака валяю, и мне не мешало бы это прекратить и перейти к делу, — с полувопросительной интонацией произнес Харгрув и встал. — Знаете, а я выпью. День только начался, а я уже устал, как собака. Кстати, извините за опоздание. Эти журналисты… Да и ваши парламентарии, признаться, недалеко от них ушли. Так что поверьте, дурака валять мне некогда.
Он открыл встроенный в «стенку» бар, внутри которого автоматически включился свет, и стал копаться там, приглушенно позвякивая стеклом. В отличие от книжных полок, бар был набит битком. Ираклий Самсонович украдкой сглотнул, но своего решения не переменил: собеседник был не из тех, в чьем присутствии можно позволить себе расслабиться.
— Не знаю, кого вы там валяете в своей торгово-промышленной палате, — сказал он в спину Харгруву, — но перейти к делу действительно не мешало бы.
— Подчиняюсь приказу старшего по званию, — не разгибаясь, откликнулся из зеркальных недр бара американец. — Одну секунду, генерал. Черт, опять льда нет. Все время забываю попросить поставить в эту нору холодильник…
Мтбевари подавил вызванное ироническим тоном собеседника раздражение и с напускным добродушием произнес:
— Бросьте, Дональд. Зачем вы это: старший по званию, генерал… Хотите лишний раз напомнить, что один полковник ЦРУ стоит десятка грузинских генералов? Будто я без вас не знаю, кто здесь настоящий хозяин!
Все его усилия оказались напрасными: раздражение все-таки прорвалось, и по улыбке обернувшегося со стаканом в руке Харгрува Ираклий Самсонович понял, что проиграл очко, а может быть, и не одно.
— Прошу прощения, я вовсе не хотел вас как-то задеть, — сказал Харгрув, не особенно стараясь, чтобы эта ложь прозвучала убедительно. Он вернулся к столу и уселся, положив ногу на ногу. — Должен, однако, заметить, что унаследованная вами от Советского Союза система присвоения воинских званий, и раньше казавшаяся мне странной, теперь, после парада суверенитетов, и вовсе напоминает карикатуру. Офицерские звания у вас присваивают кому попало. Зеленый выпускник военного училища автоматически получает лейтенантские погоны, и он еще недоволен, что звездочек на них всего две, а не три, как у некоторых его товарищей. То же и в полиции. У нас, чтобы стать лейтенантом, человек должен годами безупречной службы доказывать, что достоин этого звания, а о том, чтобы уйти на пенсию в чине капитана, можно только мечтать. У вас же для этого достаточно просто регулярно попадаться на глаза начальству в пьяном виде… А ваши учебные заведения? Каждый вчерашний институт вы теперь именуете академией, а каждое ремесленное училище, где неспособных к умственному труду подростков учат класть кирпичи или вручную вытачивать из железных болванок болты и гайки, у вас зовется колледжем. Заметьте, Ираклий, я говорю это только вам и только потому, что считаю вас своим добрым другом, поэтому не стоит на меня обижаться. Я здесь, чтобы помочь вам.
— Благодарю, — суховато откликнулся Ираклий Самсонович. Харгрув городил чепуху, тем более обидную, что она во многом соответствовала действительности. В трезвом виде нести эту оскорбительную чушь мог только полный идиот. Полковник идиотом не был; мертвецки пьяным он также не выглядел, из чего следовало, что он тоже раздражен и имеет к Ираклию Самсоновичу какие-то претензии, настолько серьезные, что ему трудно высказать их без предварительной артподготовки. — Я действительно ценю вашу поддержку, Дональд. И я хотел бы, наконец, узнать, чем, конкретно, вы намерены нам помочь в данный момент.
