Шахов высек огонь, закурил и, откинув голову на подголовник, выпустил дым через нос. Ситуация начинала проясняться, но легче от этого не становилось. Несокрушимый монолит кремлевской охраны, на который он в глубине души рассчитывал, как на последнее прибежище и защиту, дал трещину, и теперь Михаил не мог обратиться к товарищам по оружию за помощью, не рискуя нарваться на скрытого врага. Этот подонок наверняка был один, но он представлял собой именно ту ложку дегтя, которая делала несъедобной бочку меда.
— А где взять такого стрелка? — продолжал Дорогин, плавно покачивая баранку. — На то, чтобы внедрить своего человека в личную охрану главы государства, уйдут годы. Президент сменится, вместе с ним поменяется политика страны, и многолетняя кропотливая работа может потерять смысл. Да и неизвестно, даст ли эта работа результат, ведь на каждой ее стадии возможен прокол, из-за которого все пойдет насмарку. Куда проще выбрать из уже проверенных всеми мыслимыми способами, зачисленных в штат и пользующихся полным доверием людей одного, найти у него уязвимое место и начать в это место методично бить. Запугать его, запутать, сломать об колено и принудить к сотрудничеству. Послав правдивое донесение, ты дал бы им не информацию, а новый повод для шантажа. Так, шаг за шагом, ты своими собственными руками собирал бы компромат на себя самого. А потом, убедившись, что все пути к отступлению отрезаны, тебе предложили бы выбирать: либо жена и дочь, либо тот, кого ты охраняешь. И нетрудно догадаться, что бы ты выбрал.
— Не факт, — глядя прямо перед собой на дорогу, возразил Михаил.
— Да ну?! — изумился Дорогин. — Ты хотя бы самому себе не ври. Тебе в обоих случаях карачун, это ясно. Зато, убив президента, ты спасаешь своих близких. Президента-то нового выберут, свято место пусто не бывает, да и тебя за государственную измену два раза не расстреляют.
Он погасил в пепельнице окурок, вернулся в крайний правый ряд и притормозил перед съездом с Кольцевой.
— Красиво излагаешь, — проворчал Михаил. — Гладко, как по писаному. На клиентах насобачился?
— А то, — вписываясь в длинный крутой вираж развязки, хмыкнул Муму. — Иногда бывает труднее втолковать какому-нибудь умнику, что с ним произошло и за что он заплатил тебе деньги, чем раскрыть дело. И не надо хмуриться. Думал, ты из другого теста? Да ничего подобного! Это тебе не американское или, скажем, гонконгское кино, где человека со всей дури лупят пяткой в нос, а он улыбается и спрашивает: что, мол, это все, на что ты способен? В реальной жизни, получив такой удар, человек временно глохнет, слепнет, теряет ориентацию в пространстве, а заодно и способность соображать. Тебя крепко приложили, но ты, по-моему, уже оклемался и готов дать сдачи. Вот этим мы сейчас и займемся…
— Ладно, — буркнул Михаил. — Будем считать, что сеанс психотерапии прошел успешно. А ты, господин частный сыщик, как я погляжу, любишь прогуляться по самому краешку. Одно слово, каскадер.
— Только не надо думать, будто это доставляет мне удовольствие, — беря из пачки новую сигарету, сказал Дорогин. — Я же не виноват, что у нас, куда ни ступи, всюду самый что ни на есть краешек — одно неверное движение, и будешь падать до конца жизни.
Михаил промолчал. Ему, кадровому офицеру спецслужб, эта философия казалась спорной, особенно в устах обывателя, каким, фактически, являлся Дорогин. Однако в данный момент возразить было нечего, да и обывательский статус Сергея Дорогина отражал всего лишь его общественное положение, а никак не внутреннюю суть. Михаилу уже не впервые захотелось спросить, как он жил все эти годы, но чувствовалось, что правдивого ответа на этот вопрос не последует. Разве что накачать Дорогина «сывороткой правды», да и то неизвестно, поможет ли…
Уже совсем стемнело, когда белый микроавтобус «форд» с надписью «МОСГОРСВЕТ» на покатом капоте остановился на обочине неширокой проселочной дороги. Дорога была ровная, ухоженная, без трещин и колдобин; было видно, что по ней не так давно прошелся грейдер, счистив с проезжей части снег, который теперь громоздился по обеим ее сторонам неровными грязно-белыми гребнями. Вокруг темной стеной стоял хвойный лес, а вправо и влево от дороги, пересекая ее под прямым углом, тянулась просека со столбами какой-то второстепенной линии электропередач. Протянутые над дорогой провода негромко гудели и потрескивали в темноте. Мимо в сторону города на большой скорости с шумом промчался «мерседес». Когда он на мгновение попал в лучи света от фар стоящего на обочине микроавтобуса, на его номере стал виден трехцветный государственный флаг.
— Господин депутат поехал заботиться о народе, — прокомментировал это явление Дорогин, выключая фары.
— Или помощник господина депутата поехал за коньяком и бабами для господина депутата, — предположил Шахов.
— Бабы — тоже народ, — сообщил Муму. — Причем лучшая его часть. Ну, по крайней мере, до определенного возраста.
Обернувшись, он достал из темноты салона испачканную мазутом брезентовую сумку, внутри которой что-то тяжело громыхало и лязгало. Из сумки торчали покрытые толстым слоем резиновой изоляции длинные ручки какого-то инструмента, похожего на щипцы.
— Что ты задумал? — спросил Михаил.
— Въезд в поселок охраняется, — сказал Дорогин. — Сам видишь, какие пташки оттуда вылетают. Чтобы туда попасть, нужен серьезный повод. И сейчас я его создам. Не волнуйся, я быстро. А ты пока можешь постоять на стреме. Скульптуру «Писающий мальчик» видел? Вот встань к заднему борту, чтобы было видно с дороги, и изобрази.
Он распахнул дверцу, выпрыгнул из машины и с усилием взвалил на плечо свою лязгающую железом сумку. Михаил закурил и последовал совету: тоже вышел из машины, подошел к заднему борту и стал там, приняв классическую и весьма красноречивую позу, освещенный рубиновыми отсветами габаритных огней.
Дорогин перевалил через снеговой гребень на обочине, пересек, по колено увязая в снегу, неглубокий кювет и скрылся в темноте. Отсутствовал он минут семь или восемь. Один раз Михаилу послышался приглушенный лязг железа и какой-то скрежет, словно огромная кошка точила стальные когти о кирпичную стену. Потом в той стороне, где скрылся Сергей, послышался негромкий, но отчетливый щелчок, и провода над головой перестали гудеть.
Через некоторое время Дорогин снова появился из темноты и подошел к машине, сильно топая ногами, чтобы сбить налипший на ботинки и штанины мокрый снег. Сумка по-прежнему висела у него на плече, а с ней соседствовали железные монтерские когти, предназначенные для лазанья по столбам.
— Чуть не свалился, — сообщил он, забрасывая свою амуницию в багажный отсек. — Давно не практиковался, отвык. Пропади она пропадом, эта кабинетная работа! Чуть зазевался, и спортивной формы как не бывало.
Они уселись в машину, и Дорогин завел двигатель.
— Ну, ты даешь, — с опасливым уважением произнес Михаил. — А если бы долбануло?
— Кого, меня? Я ж профессиональный электрик!
Дорогин постучал указательным пальцем по табличке у себя на груди, включил передачу и вырулил на асфальт.
