– Ты смешная, когда злишься. Не ревнуй, блондиночка, глупо это. Если бы мне пришлось выбирать себе женщину из зверей, я бы выбрал тебя.
Он еще и издевается! Действительно думает, я ревную его?
– Но тебе не придется, и это радует.
Я отвернулась. Не хватало еще, чтобы он увидел мои слезы. Почему он тут – стоит, разговаривает? Смотрит… Будто ждет, когда можно будет вскрыть мою душу скальпелем.
– Ты со всеми охотниками такая неприветливая? – насмешливо поинтересовался Богдан. Прошелся от люка к сваленным в угол картинам, и теперь мог видеть мой профиль.
– Только с теми, кто пришел в мой дом убивать.
– Сегодня я пришел не для этого.
– Верно, – усмехнулась я. – Сегодня тебя спасли. Эрик, которого ты так ненавидишь.
– А вот и нет. Твой брат стоял за дверью и ничего не мог поделать. Все разрулила блондиночка.
– Одно и то же. Полина – скади, как и Эрик. – Я посмотрела на него, и показалось, он действительно хотел понять что-то, но никак не получалось. Богдан презирал нас, но все равно пришел говорить со мной на пыльный чердак. Зачем? – Как и я.
– Они не выстоят, когда придет Хаук. Даже Херсир бежал…
Его пальцы потерли ссадины на запястьях. Откуда они? Первый пытал? Как он вообще попался ему? Не хватило ума сидеть и не высовываться?
– Я провожу тебя, ты, наверное, устал. Да и явно не рад находиться здесь.
Спускались мы в полном молчании, и молчание угнетало. Охотник в полушаге позади напрягал. Пусть он и не убил меня дважды, но все же мы не были друзьями. Врагами тоже, скорее всего – сейчас вообще привычные границы стерлись, и ориентиров не стало. Общая беда, и бывшие недруги стараются уживаться в одном доме. Забыть о вражде, смириться с разностью восприятий.
Не получится. Разве что на время, но что будет потом, если Хаука действительно не станет? Когда уйдет объединившая нас угроза, не станут ли союзники вновь врагами?
– Богдан!
Сигнар застыл у основания лестницы, а позади него – два охотника, имена которых я так и не запомнила. Слишком много людей в доме, и лица порой сливались в одно непримечательное лицо. Плохо. И далеко от гостеприимства, но я устала, и не было никакого желания знакомиться со всеми.
На лице Сигнара нарисовался настоящий испуг, и это веселило. Он боялся за меня, а ведь раньше наверняка убил бы, даже имени не спросил. И считал бы себя правым.
– Отойди от девушки.
Угрозы в голосе не было, и слова вышли надтреснутыми, неубедительными.
– Ты так трясешься, Сигнар, – промурлыкал Богдан и приобнял меня за плечи. Неслыханная наглость, и я попыталась руку его сбросить. Не вышло – он прижался еще сильнее, а большой палец погладил тонкий шелк блузы, будто успокаивая и предлагая принять правила игры. Только вот я устала от игр. – Боишься за нее? Не стоит. Она, хоть и зверушка, но верна своим. А вот ты… Знаешь, как Альрик поступал с предателями?
– Нас много, а ты один. И если что… тебе не выйти живым.
– Я рискну. – Он посмотрел на меня, как тогда, в снегу. И до этого. Такие взгляды у нас всегда приводили не к тому. Вряд ли стоит целоваться тут, на лестнице, когда Эрик в доме и… вообще. В груди стало тепло, жарко даже, и клубок холодных змей исчез. Тупая боль в затылке сменилась шумом в ушах.
И если бы Богдан не был бы охотником, я бы предположила, что это – гипноз.
– Богдан шутит.
Звонкий голосок, уверенная походка, лучезарная улыбка, и рука Богдана соскальзывает с моего плеча.
– Ника!
Он преодолевает остаток лестницы почти бегом и заключает ее в объятия. Поднимает над полом и кружит, а Ника хохочет, не стесняясь ни хмурого Сигнара, ни растерянной меня.
А ведь я должна была уже привыкнуть, что являюсь лишь заменой. Для Влада, для охотника – неважно. Вроде не уродина, а все равно чувствую себя такой.
Ника была… интересной. Резковатой, пожалуй, но искренней. И удивительно смелой для ясновидицы. Она дралась за любовь до последнего, не то, что я. И победила. Кто бы мог подумать, что из союза ясновидицы и хищного может выйти нечто настоящее. У них с Глебом вышло. Возможно, однажды, после войны, у них родится маленький сольвейг…
– Как ты? – Она рассматривала Богдана слишком тщательно и, пожалуй, чересчур фамильярно. – Как Ангелина Петровна?
– Она… – Богдан замялся и посмотрел сначала на меня, потом на Сигнара, все еще напряженного и готового броситься меня защищать. Охотник! Меня! Этот мир определенно катится в бездну. – После Люды она не смогла…
– Мне жаль, – прошептала Ника. Затем склонила его голову к себе и что-то яростно зашептала на ухо.
– Нет! – отпрянул Богдан и ее оттолкнул. Мазнул по мне взглядом – неприязненным, злым, и стало отчего-то грустно и больно. Будто он смотрел на меня, а видел пустое место. – Я не такой, как ты.
– Ты и сам не знаешь, какой ты, – улыбнулась Ника, ничуть не обидевшись на его порыв. – И будущее видеть больше не можешь.
– Ты всегда была сильной. Одной из сильнейших, Ника. Что произошло? Почему ты здесь? Прогибаешься… под них.
Последнюю фразу он выплюнул со злостью.
– Я не прогибаюсь ни под кого. Я верю в них. В него. А границы… их больше нет. Помнишь Марка?
– Не начинай…
– Отчего же? Марк был правой рукой Мишеля. Он продавал меня тем, кого ты называешь животными. Продавал каждую чертову ночь, именно потому что я была сильнейшей. И умела восстанавливаться для… следующего клиента. Думаешь, Мишель был не в курсе?
– Мишель не знал.
– Знал. И именно потому Альрик казнил его. А Глеб заступился, не испугался суда. Его мучили там – за меня. А ведь он всего лишь не хотел, чтобы мой кен оставался товаром.
– Теперь ты отдаешь добровольно. Зверю.
– Потому что хочу. Потому что это нужно ему, чтобы выжить, а я хочу, чтобы он жил.
– Может, твой… друг и такой, но остальные… Что ты скажешь о том, кто выпил Люду? Его тоже следовало пощадить? – Он вдруг вспомнил обо мне, повернулся, пылая праведным гневом. В глазах его больше не было интереса, только ненависть, и я снова отругала себя за нелепые мысли. Глупо не верить в границы: пусть они и размылись, затерлись, но прочерчены они кровью. Мы никогда не будем смотреть на вещи одинаково. Он потерял сестру, я – половину племени. Но слезы вновь наворачиваются на глаза, когда он вот так смотрит. – Ты не ответила. Так скольких выпила ты?
– Уходи! – выдыхаю я зло и отворачиваюсь.
Он не увидит моих слез. Никогда.
Глава 9. План
Роберт злился.
Нет, внешне он был спокоен, вежлив и даже улыбался, но я знала его слишком хорошо, чтобы не заметить. Он теребил указательный палец правой руки и почесывал нос, кончик которого характерно краснел. Жрец стал рассеянным, отвечал иногда невпопад и даже выпил чай с сахаром, хотя несколько лет назад отказался от него в пользу здоровья.
