– Что это значит для тебя?
Богдан на меня не смотрел. Пялился в окно, жевал булку и старательно делал вид, что задал будничный, несущественный вопрос, отвечать на который необязательно. Однако, ответа все-таки ждал.
Ответа не было, потому я просто пожала плечами.
– Серьезно или так?
– Серьезно… наверное. А для тебя?
– Наверное? – Усмехнулся. И глаза к потолку поднял, делая скорбное лицо. Мне совершенно не хотелось сложных разговоров, усталость брала свое, и глаза нещадно слипались. Хотелось спать. Утонуть в ворохе подушек, одетых в цветастые наволочки, укрыться одеялом с головой и потеряться на несколько часов. Горечь, возникшая после отъезда из квартиры Влада, растворилась в поцелуях Богдана, и я старалась не будить ее, запретив себя представлять, что происходило после моего ухода. Решила ведь уже, поздно отступать. А сожалеть – так и вовсе бессмысленно.
Сон – то, что было мне нужно. Однако Богдан не спешил замолкать и ждал, что я отвечу.
– Мне хорошо с тобой.
– Но…
– Но не думаю, что у этого есть будущее, – честно призналась я. – Пройдут годы, я постарею, и ты меня бросишь. К тому же, мне нужно питаться. Однажды нужно будет, и ты прекрасно понимаешь, что это значит.
– Ника обещала помочь, – нахмурился он. Взглянул из-под сведенных бровей, становясь похожим на капризного ребенка. Разговор начинал меня утомлять.
– Я не могу бежать к Нике каждый раз, когда мне нужно подпитать жилу. К тому же, что будет, если она вдруг уедет из города?
– Ну понятно, очередная отговорка…
Он снова отвернулся, и мне стало отчего-то гадко на душе. Тошно. Безнадежно даже. Все мои отношения – безнадежны, и виновата в этом лишь я сама. Встать бы, выбраться из-под одеяла, одеться и уйти, забыть, что когда-либо приходила. И встречи эти, бессмысленные и нелепые, похоронить в памяти. Так нет же, лежу, слушаю, отвечаю что-то, пытаюсь продлить агонию – и его, и собственную. А он говорит и не понимает, насколько тяжело мне понимать, что мы никогда… И он уйдет однажды, а значит, я потеряю еще одного близкого человека. Только вот я больше не хочу никого терять. Проще не иметь, чем потом расставаться с чем-то важным. Для Богдана это все игра в нормальную жизнь: работа, быт, встречи эти, которые он старательно превращает в иллюзию отношений. Правда в том, что нет никаких отношений. И не будет. Никогда.
– Я детей хочу, понятно! – выдохнула я резко. – Семью. Определенность какую-то. А ты…
– Не могу этого дать, – глухо отрапортовал он.
– Ты не виноват, – устало вздохнула я. – Никто не виноват.
– У тебя ведь есть племянник – отличный пацан растет, путевый. И тебя как мать любит.
Есть. Любит. И я люблю Алана до беспамятства. Только вот я его не рожала, не носила в себе, не взращивала, как положено матери. Богдану этого не понять. Наверное, мужчина в принципе не поймет, да и объяснять не хочется.
– Я денег скопил. Думал ремонт тут сделать. Как ты любишь, чтобы занавесочки всякие там, скатерти. Сама бы придумала и сделала, как нравится. Может, оставалась бы ненадолго, зубную щетку я уже купил.
– Смелый шаг, – пошутила я. Хорошо бы весь этот разговор к шутке свести…
– Не смейся, – обиделся он. – Я ведь правда хочу жить тут с тобой.
– Я не могу тут с тобой жить. У меня работа, племя, Алан.
– Ну и жили бы тут втроем. Я бы за малым смотрел, когда ты по командировкам мотаешься. Я ж не против работы твоей, понимаю, эмансипация, все дела…
– С ума сошел? Кто меня с ребенком к тебе отпустит-то? К охотнику домой, ага. Он же наследник!
– Я ж не сделаю ему ничего, – насупился Богдан. – Наоборот, защищать буду вас, как положено мужику.
– Скади не позволят Алану жить с тобой, – вздохнула я. – Совет выступит против, я ничего сделать не смогу. Законы никто не отменял. К тому же, у него есть мать…
Номинально, но все же. Нельзя просто взять и присвоить чужого ребенка, даже если привязался к нему всей душой.
– Хорошо, пусть без него, но ты смогла бы оставаться ненадолго.
– Ненадолго останусь, – улыбнулась я и притянула его к себе, чтобы наконец закончить неприятный разговор.
– До утра, – шепнул он мне на ухо, и я рассмеялась от щекотки. – Или дольше?
– Или дольше…
Домой я попала следующим вечером.
Глава 20. Когда сбываются мечты
Элен сидела на террасе и смотрела вдаль.
Сумерки опустились на ее плечи, укрытые шалью, ветер трепал распущенные волосы, в чашке на плетенном столике остывал забытый чай. Меня она, казалось, не заметила, хотя я достаточно громко стучала каблуками по влажной от мелкого дождя брусчатке. Когда я подошла и положила руку на ее плечо, Элен вздрогнула. И на меня посмотрела воровато, словно я застала ее за чем-то постыдным и недостойным.
И будто для того, чтобы как-то покаяться, она тихо сказала:
– Иногда я сижу тут и ее ненавижу. Это плохо, да? Эрик хотел, чтобы она жила…
– Это не плохо, это бесполезно, – ответила я и присела рядом. Ее пальцы были ледяными, и я подула на них, чтобы хоть как-то согреть. Сколько она здесь сидит? Сколько себя изводит?
– Я дрянь, – вздохнула Элен.
– Не ты одна. Сложно любить женщину, которой болеет твой мужчина.
Пусть он и не совсем твой. Вернее, совсем не твой. Сердцу не прикажешь.
– Тоже на нее злишься?
Элен смотрела с надеждой, будто если соглашусь, разделю с ней эту ношу невысказанной ненависти, и она станет не только ее тайной. И, если подумать, мне впору ненавидеть Полину – и за Влада, и за Эрика, который за нее погиб, но… ненавидеть не получалось. Может, потому что я ее понимала?
– На нее сложно злиться, – ответила Элен за меня и отвернулась. – Но иногда, знаешь… Она ведь позабыла о сыне. Об Эрике тоже, а он…
– Она не забыла Эрика, – возразила я.
– Тогда где она?
Вопрос, на который мне не хочется отвечать. Даже думать не хочется о том, что она сейчас… Горечь, которую ненадолго прогнал Богдан, возвращается. В виски стучится отступившая было мигрень.
Поспать. Закрыться в комнате, сделать вид, что меня не существует. Поплакать, быть может. Я позволяю себе иногда. Редко.
Правительницы не плачут. И не прячутся. Эрик верил в меня, и я не могу его подвести. Потому я сдержанно улыбаюсь, встаю, помогаю подняться Элен. Отвожу ее наверх, в гостевую комнату. Внутри пахнет лавандой и вереском, всегда, даже в морозные зимние дни, приоткрыто окно, и свежий воздух разгуливает по углам. Элен не выносит духоту…
Я помогаю ей улечься и дожидаюсь, пока уснет. Подтыкаю, как ребенку, одеяло и выхожу. В своей комнате все же реву, закусив кулак. За долгие годы я научилась плакать беззвучно.
