— Точно? — серьёзно взглянула я на папу.
— Обещаю, — улыбнулся он, крепко обнимая меня».
Эти объятия такие крепкие, сильные, теплые, казалось, они сдавили мне грудь. Я проснулась от того, что мне стало нечем дышать и тут же резко села на кровати. С трудом удалось сделать первый вздох, а вместе с ним ушли и ощущения объятий и стало так пусто, горько, больно на душе. Тяжело вздохнув, проталкивая ком в горле, я обняла себя за плечи. Неужели, вот таким он был? Мой папа? Тот, от которого я так запросто отказывалась на протяжении пятнадцати оборотов? Кого считала предателем и никем, когда-то был целым миром для меня одной? Мои воспоминания приходили ко мне во снах и с каждым таким сном, я всё острее чувствовала глухую боль и тоску, которая токсичным пятном разъедала мне душу, точно там, где-то глубоко внутри, открывалась зияющая пустотой дыра.
Рэби говорил, что с того самого момента, как я вошла в нить, мой энергетический баланс пришел в движение, и это может привести к тому, что и моё подсознание постепенно начнёт сбрасывать оковы, в которые я заточила его. Я не знаю, что такого ужасного произошло пятнадцать оборотов назад, кроме очевидной физической травмы, но то, что всплывало в моих снах с того самого дня… Каждый раз я чувствовала себя потерянной, разбитой и опустошенной. Мне было так горько. Это всё ещё были сны. Недостаточно яркие, чтобы стать полноценными воспоминаниями, но они оставляли горький привкус пепла на губах и звенящую болью пустоту в сердце. Всякий раз я думала, что потеряла нечто столь ценное, что может быть, об этом лучше не вспоминать? Если это было так больно для меня, когда мне было пять, что от меня останется сейчас?
Стук в дверь, вывел меня из странного оцепенения, заставив накинуть куртку и отправиться к двери.
— Добрый вечер, Ис Игнэ, — на пороге стояла молоденькая миловидная служанка. — Господин велел сопроводить вас, — глубоко поклонилась она.
Я лишь коротко кивнула, вернулась в комнату, чтобы обуться и последовала за ней.
Если ты сделал шаг вперёд, то не стоит ни о чем жалеть. Ничего уже не вернуть назад. Да и с каких пор я начала бояться того, что со мной будет? Совсем недавно в моих планах была скорая смерть и это было… ничего. Так, когда я решила задержаться в этом мире чуть дольше и впустила в свое сердце страх? Нет уж, это вообще не про меня.
Я невольно усмехнулась собственным мыслям, и лишь краем глаза заметила, как вздрогнула служанка, заметив мой оскал.
Ис Пэа расположился на самой крыше. Честно сказать, когда служанка открыла дверь, то я едва не попятилась назад. Первой мыслью было то, что неужели чаепитие будет происходить прямо под дождём?! Но, уже спустя пару секунд, я поняла, что отца Дилая, как и саму крышу, окутывал теплый воздушный купол, и это не позволяло ни ветру, ни дождю проникать внутрь. Над нами раскрылось сердце бури, но это совершенно не мешало Ису Пэа заваривать чай, разливая его по крошечным фарфоровым пиалам. Я опустилась на пол, садясь напротив него и с каким-то невероятным наслаждением, наблюдая за тем, как этот эвей готовит чай.
— Горячий чай, бушующий океан и полное слёз и ветра небо, — довольно прищурился он, — красиво… лучшее время для полётов.
— Вы не первый, от кого я слышу нечто подобное, — принимая пиалу из его рук, сказала я.
— Сама скоро поймёшь, что так и есть, — улыбнулся он. — Ну, — взяв свою пиалу, он слегка отпил содержимое, прикрыв от удовольствия глаза, — мой идиот тоже считает тебя пареньком? — поинтересовался он так, словно мы были не первый день знакомы.
— Ну, — несколько смутилась я. — Дилай не выглядит… э… мм… но, кажется, ни о чем не догадывается, — натянуто улыбнулась я и тут же вспомнив, что это может выглядеть дерзко, вернула себе прежнее выражение лица.
— А, — махнул он рукой, — пускай. Уроком будет.
Он вновь сконцентрировался на чае у себя в руках, а мне вдруг захотелось зажать ему нос и опрокинуть в его рот эту пиалу залпом. Помнится, Рэби когда-то пытался мне втолковать что-то о том, как следует вести беседы с гостями, которых ты ценишь и мне показалось, что это из разряда «врагу не пожелаешь». Если кратко, то изматываешь собеседника отвлеченными темами, чтобы, не дай Парящие, не показать ему, что он тебе не интересен, а когда у того голова перестанет соображать от твоих россказней, выкладываешь, что тебе от него надо.
Я предчувствовала, что меня ждет нечто подобное. Призвав на помощь всю свою выдержку, последовала примеру Иса Пэа, пригубив заваренный им чай. Мы с Рэби обычно пили простой и дешёвый черный чай, мешая его с разными травами, чтобы придать ему лучший вкус и аромат. Но этот редкий и баснословно дорогой чай, гордость семьи Пэа, на вкус был таким, словно он залил кипятком половую тряпку, которой вытирал полы в конюшне. Да и бледно желтый цвет не добавлял вкуса… Ощутив всю прелесть предложенного напитка, я так и не смогла его проглотить и совершенно позорным образом подавилась.
— О, ну, что ты! Не спеши, этим вкусом надо наслаждаться, как бы ни хотелось выпить всё разом, — гордо улыбнулся он, пока я продолжала надсадно кашлять.
Когда я наконец-то смогла откашляться, то всё же решилась взять инициативу в этой беседе в свои руки.
— Ис Пэа, — набрав побольше воздуха в грудь, начала я, — вы были другом моего отца, расскажите мне, каким он был?
Мужчина напротив меня отставил пиалу с недопитым чаем на краешек стола, и посмотрел мне в глаза.
— Я не был, — сказал он, а я вдруг замерла, боясь услышать то, что он скажет дальше, — я его друг. Неважно, что они ушли за полотно. Мы все однажды соберёмся там вновь, поэтому я был и есть его друг, — на дне его темно серых глаз больше не плясали озорные смешинки, а зрачок на долю секунды вдруг вытянулся в тонкую ниточку, точно напоминая мне, кто живет внутри этого эвейя. — В Нити Императора не бывает случайных эвейев. Все мы идеальные звенья, которые подходят друг другу, как никто в этом мире. Только, когда мы вместе наша песнь звучит, как единая мелодия, помогая миру быть здоровым, если хочешь. Ни один из нас не разорвёт эту нить. Не навредит брату, другу, тому, с кем связан неразрывной нитью… — замолчал он, посмотрев куда-то за горизонт. — Никто, я повторю тебе, никто из нас не верит, что то, что произошло, случилось по вине Нирома.
— Тогда почему? — вдруг вырвалось у меня прежде, чем я смогла себя остановить.
И столько было в этом «почему», что мне не хватило бы и дня перечислить всё это. Почему вы допустили, чтобы моего отца посчитали предателем? Почему позволили моей семье существовать так, словно мы были стаей волков заброшенной в ледяное сердце Турийских лесов? Почему вы, те, кто так высокопарно называете себя братьями моего отца, допустили всё это?
Ис Пэа не был глупым эвейем, а я не была такой уж талантливой актрисой. Он не мог не понять того, что повисло в воздухе между нами сейчас.
— Ради тебя, — прямо взглянул он в мои глаза, а мне вдруг почудилось, что я с размаху получила самую обидную, глупую, незаслуженную оплеуху в своей жизни.
