— Вы думаете, что Джонни, возможно, жив? Что это ухо другого ребенка?
— Такая вероятность существует. — Комиссар быстро отошел от стола и сел в кресло.
Но насколько велика эта вероятность? Не тешит ли себя комиссар полиции несбыточными надеждами?
— Ну а если допустить, что ухо все же принадлежит Джонни? — сказала она.
Брэгг смотрел в окно, но теперь повернулся в кресле и встретился с ее взглядом.
— В этом случае преступник явно сумасшедший, но к тому же отличается особой жестокостью, желая заставить Бартонов мучиться и страдать. Я права?
На висках Брэгга пульсировала жилка.
— Продолжайте, — мрачно сказал он.
Франческа почувствовала себя неловко.
— А если ухо принадлежит другому мертвому ребенку, значит, этот сумасшедший хочет, чтобы мальчик остался жив.
Эта последняя мысль взволновала ее. В конце концов, оставалась надежда!
— В любом случае мы имеем дело с сумасшедшим. Он или безумный убийца, или просто безумец. — Брэгг встал. — Сожалею, что вам довелось узнать о последнем повороте в развитии событий. При любых обстоятельствах храните молчание. Я говорю ясно?
— Никому не скажу ни слова, — запинаясь, пробормотала она.
— Что вы уже успели рассказать? — резко спросил Брэгг. Не следует забывать, что он удивительно проницателен.
— Мне пришлось рассказать матери о третьем письме, — вынуждена была признаться Франческа.
Он поморщился:
— Лучше бы вы этого не делали.
— Она никому не скажет! — воскликнула Франческа.
— Пожалуйста, убедите ее молчать. Вы себе не представляете, мисс Кахилл, на что способны репортеры. Каким-то образом они умудряются выведывать подробности, которые им не следует знать. Я не хочу, чтобы о деталях этого дела писали все газеты города на первых полосах. Это наверняка подвигнет маньяка на другие крайности и затруднит его поиски.
Франческа подумала о Керланде, ждущем ее внизу, чтобы засыпать новыми вопросами.
— Я поговорю с мамой, как только вернусь домой.
— Благодарю вас. А сейчас прошу меня извинить.
Ей нужно было уходить. И все же она спросила:
— Вы расскажете об этом Бартонам?
Он спокойно посмотрел на нее.
— Позвольте мне открыть вам один секрет. Я потратил на его разгадку двадцать восемь лет своей жизни.
Франческа кивнула.
— Слова легко срываются с языка. Но слово — не воробей, вылетит — не поймаешь.
— Я поняла, — сказала Франческа, встретив его взгляд.
— До свидания. — Уже в дверях он позвал: — Мерфи! Хикки! Ньюмен!
Он не заметил, как девушка вышла.
Дом Монтроузов стоял на Мэдисон-авеню. Франческа вошла в гостиную вместе с родителями. Это был просторный зал, устланный огромными зелеными, синими и золотистыми восточными коврами. По всему залу стояли кресла и диваны, выдержанные в золотисто-зеленых тонах. Снизу стены были отделаны деревянными панелями, сверху — расписаны сценами из античной мифологии. С потолка свисали две огромные люстры.
Франческа с порога оглядела гостей. Она сразу же выхватила из толпы невысокую ладную фигуру Паркхерста, которого прежде встречала на светских раутах. Он беседовал с Монтроузом и двумя другими мужчинами.
Все трое слушали Паркхерста. Его волновало многое, интересно, о чем он с таким пылом говорит сейчас? Франческа переключила внимание на Монтроуза, который был великолепен в черном смокинге. Она вспомнила их вчерашний короткий разговор на лестнице и его благородство. Она знала, что он не расскажет об этом никому, даже Конни.
Или все-таки расскажет?
Внезапно он повернулся и в упор посмотрел на нее, словно почувствовав ее взгляд. Франческа отвернулась, но недостаточно быстро — он успел заметить, что она за ним наблюдает. С какой стати ей бояться, ведь она не преступница! Конечно, теперь он считал ее взрослой.
Монтроуз покинул Паркхерста и подошел к свояченице.
— Здравствуй, Франческа. Я надеялся, что ты придешь.
— Мама настояла, — ровным голосом объяснила Франческа, избегая взгляда его удивительно голубых глаз, но тут же пожалела о сказанном.
Монтроуз улыбнулся:
— Да, могу себе представить. Вероятно, ты предпочла бы провести время за чтением в библиотеке.
Франческа вскинула на него глаза. На мгновение ей показалось, что он знает, почему она постоянно сидит в библиотеке. Но уже давно она заставила Конни поклясться хранить молчание о ее поступлении в колледж, и Конни наверняка держит свое слово.
— Я безнадежный синий чулок, — проговорила она.
Он посмотрел на нее изучающим взглядом:
— Знаешь, я иногда удивляюсь тому, до чего ты не похожа на мою жену.
Франческе стало не по себе, у нее перехватило дыхание и участился пульс.
— Конни — само совершенство. Она идеальная жена, идеальная мать, идеальная хозяйка. — Франческа пожала плечами. — У меня же множество недостатков, — добавила она.
Монтроуз рассмеялся:
— Вы обе уникальны! А мою жену, хотя я ее обожаю, вряд ли назовешь совершенством.
— Что вас так позабавило? — Конни подошла к ним с приветливой улыбкой. — Рада, что ты пришла, Фрэн.
Монтроуз улыбнулся жене:
— Мы говорили о том, насколько ты далека от совершенства. — Он с любовью обнял ее за талию и притянул к себе.
Конни расплылась в улыбке:
— Нашли о чем говорить!
Франческа постаралась не замечать их любящих взглядов и прикосновений.
— Вообще-то мы говорили о моих недостатках, — уточнила Франческа.
— О недостатках? Твоих? — Конни обняла сестру. — Ты сегодня очаровательна. — Она посмотрела на Франческу, взглядом спрашивая, почему та сегодня накрасила губы, напудрилась, уложила волосы и надела все украшения.
— Не более очаровательна, чем ты, — искренне сказала Франческа. Ибо Конни была одной из самых красивых женщин, которых Франческе доводилось видеть. Сестра обладала тем же шармом, что и мать, и ей не нужно было прилагать для этого никаких усилий — все было отпущено ей природои. Ее красное с голубым открытое платье было одновременно и дерзким, и очень простым по крою, так что в нем было трудно отыскать какой-либо изъян. Грудь украшало большое бриллиантовое колье. Руку обвивал широкий бриллиантовый же браслет. Губная помада с оттенком красного вина придавала ей парижский шик.
— Я абсолютно согласен с Франческой, — улыбнулся Монтроуз. — Дорогая, ты сегодня великолепна, как всегда. Ну а теперь, надеюсь, леди меня извинят. — Учтиво поклонившись, он вернулся к гостям.
