В ней что-то изменилось, и эта перемена внушала ему настоящий ужас, ведь совсем скоро она должна будет оставить его. Он не должен был цепляться за ее признание, и всё же он цеплялась так, будто мог погибнуть без этого.
* * *
Оказалось, что почти всё было тщательнейшим образом восстановлено по велению его отца, пока Эрика не было. Войдя в дом, он смотрел на заново вставленные окна и двери, новые гобелены, которые висели на высоких стенах, заново отполированные рыцарские доспехи, которые стояли в прихожей, и гадал, почему вид всего этого не ввергает его в ужас и отчаяние. Ведь всё это должно было напомнить о самых мрачных минутах его жизни. Но стоило ему повернуть голову и увидеть Клэр, которая разговаривала с его прислугой, с новыми людьми, которых он прежде здесь не видел, и которых, вероятно, наняли на место погибших, как грудь снова сдавливала мучительная боль.
«Ты бы спас их, если бы смог, сын, я знаю тебя. Тогда тебе самому нужна была помощь. Не вини себя за то, что было не в твоей власти…» — в памяти всплыли слова отца, сказанные ему в первые дни после возвращения. Тогда Эрик даже не знал, что сможет когда-нибудь смириться с этой мыслью, но отец был прав. Он бы отдал все на свете, чтобы оградить своих людей от тех бед, но прошлого уже не вернуть. Он мог бы попытаться сберечь то, что у него осталось.
И Клэр… у него болело сердце от благодарности к ней за то, как легко она нашла общий язык с их… его слугами, как проходила по дому, оставляя за собой шлейф неповторимого аромата ландышей. Спасала его почти так же, как в ту ночь, когда подумала обнять его в своей комнате, чтобы вытащить его из мрака.
Когда Клэр обернулась, Эрик вдруг обнаружил, что она сняла с себя накидку. Накидка, которая больше не скрывала ее. И ее вид… Эрика был потрясен до глубины души. У него перехватило дыхание, когда она перевела на него свой чарующий взгляд, а потом улыбнулась. Мягко, свободно, с такой неиссякаемой нежностью, что было даже больно дышать.
Продолжая улыбаться, она направилась к нему, не ведая того, как при этом выглядит. А выглядела она… просто потрясающе!
На ней было новое платье!
Не пышное, но из тончайшего муслина персикового цвета, которое облегало стройные изгибы ее тела, словно вторая кожа. Вырез платья… Боже, это было трудно назвать даже вырезом, потому что ее грудь, округлая, приподнятая тугим корсетом была видна так хорошо, что Эрик не мог перестать смотреть на притягательную ложбинку, к которой испытал почти оглушительное желание прикоснуться губами. Плечи были оголены, короткие рукава едва прикрывали изящные длинные руки. Красная лента, подхваченная под грудью и обозначив узкую талию, мягкой волной падала ей на бедра, которые покачивались такт движениям по мере того, как она приближалась.
Никогда прежде он не видел ее такой красивой. Даже в доме ее дяди, куда пришёл, чтобы услышать, как она играет. С тех пор она очень переменилась. В ней появилась уверенность, а не нерешительность, зрелость, а не девичья робость. Перед ним остановилась девушка, которая в сотый раз переворачивала его мир. Мир, который, громыхая, обрушивался вокруг, а она даже не слышала этого.
— А теперь прошу тебя, покажи мне… дом, — попросила она, продолжая улыбаться.
Он не мог поверить в то, что это та самая девушка, которая умоляла его взять свое предложение обратно, потому что любила другого.
«Я знаю, что ты хранишь в своем блокноте».
Он был уверен, что если сейчас не коснется ее, то просто задохнется. Перед ним действительно стояла совсем другая девушка, к которой он тут же потянулся, но она не накрыла его пальцы своей ладонью, как он ожидал. Вместо этого она просунула под его локоть свою руку, накрыла другой рукой его пальцы и прижалась к нему.
Господи!
Эрик боялся дышать, потому что… даже чувствовал очертание ее бедра, прижатое к его бедру. Едва ощущая обезумевшие удары своего сердца, Эрик повел ее сперва по всем комнатам первого этажа, открывая перед ней двери библиотеки, кабинета и множества гостиных, затем поднялся на второй этаж и показал ей большую бальную залу, которую он никогда прежде не использовал по назначению.
Ее присутствие помогало ему не вспоминать то, что произошло в доме три месяца назад, что хранилось за каждым поворотом в коридорах. Он был бесконечно благодарен ей за то, что она сжимала его руку так, что он не слышал крики своих слуг, которые умирали у него на глазах.
— Ты вырос здесь или дом достался тебе после совершеннолетия? — внезапно спросила Клэр, идя рядом с ним по длинным коридорам второго этажа, когда почувствовала, как он внезапно напрягся, взглянув на небольшую нишу в стене, на которой должна была висеть картина. Но там не было картины. Была лишь пустота, оставленная после нападения на дом.
Уже стемнело. Слуги зажгли почти все лампы и свечи для того, чтобы хозяин смог показать хозяйке дом. И он видел, непривычно хорошо видел то, что никогда не мог забыть. На мгновение покачав головой, Эрик отвернул от стены свое слегка бледное лицо, но все же смог ответить ей.
— Я родился здесь.
— А твои братья и сестра?
— Они тоже родились здесь, — медленно ответил Эрик, обнаружив, что каким-то чудом может говорить об этом. О тех временах, когда счастье не было вымыслом или фантазией. — Мой дедушка, если помнишь, герцог Рочерстерский, слава Богу, до сих пор жив и проживает в своей резиденции в Кенте. По принципу младших подчиненных титулов отцу достался его второй титул, маркиза Ричмондского, это титул учтивости, вместе с которым он получил в свое пользование имение в Гемпшире, а я — как старший сын маркиза и внук герцога, взял себе третий титул деда, потому что мой отец еще не обладает титулом наследника.
Клэр неожиданно остановилась и внимательно посмотрела на него.
— Никогда не думала об этом. Нас всегда учили запоминать только титулы, чтобы правильно обращаться к тем или иным пэрам согласно их рангу, а оказывается намного интереснее изучать суть происхождения титулов.
Эрик тоже остановился и повернулся к ней. И снова у него перехватило дыхание от того, что он видел. Что заставляло его позабыть обо всем на свете. Мягкий приглушенный свет свечей падал на нее, позолотив идеально гладкую кожу, к которой хотелось немедленно прикоснуться.
— Да, — пробормотал он и вновь стал свидетелем невообразимо чарующей, потрясающей улыбки, которой она решила одарить его в пустом коридоре.
— Определенно здесь не обошлось без твоей любви к истории.
Эрик не мог пошевелиться, не мог перестать смотреть на нее.
— Да.
Она не переставала улыбаться, когда спросила:
— Спорим, ты знаешь, в каком году был учрежден титул герцога?
Он не смог устоять. Как не мог сделать и до этого. Покоренный ею навечно, Эрик сам улыбнулся, чувствуя сильнейшее головокружение.
— В 1337 году, — хрипло, но решительно ответил он.
