Она отворачивается, плотно закрывает глаза и поджимает губы.
Каждый раз так. Да мне и самому неловко. Не так, как в первые недели, но всё же.
Меняю памперс. Подмываю. Влажная губка, присыпка, крем от пролежней. Поворачиваю её набок, тщательно расправляю простыни – чтобы ни единой складочки. Сейчас, с этой медицинской кроватью, гораздо удобнее – тут специальные зажимы, не дающие простыням съезжать. И верхнюю часть приподнимать можно. И поручни эти по краям. Как вспомню, как я мучался первый месяц, пока она лежала на обычном матрасе. А ведь я тогда и сам не мог без костылей.
– Ну вот, встретишь доктора Фишера свеженькой! Я тебе еще прическу сделаю модную. Только давай сначала позавтракаем.
Она улыбается, но глаза влажно блестят.
– Так, так, давай, не раскисай! Сейчас принесу бутерброды. Фишер обещал заехать часов в восемь. Время у нас еще есть.
– Я не хочу, Эрик…
– Возражения не принимаются! Ты вчера и не ужинала толком.
– Я… просто не хочу… ничего не хочу…
– Мам, ну не начинай. Пожалуйста!
Я целую её в лоб, приглаживаю спутавшиеся волосы. Когда-то они были у неё роскошные – волнистые, блестящие, цвета меди. Потускнели. Как и взгляд, который раньше тоже был искристым и живым. Моя мама вообще была красавицей. Когда-то. Вечность назад.
Впрочем, у этой вечности вполне конкретный срок. Три месяца и восемнадцать дней.
В дверь позвонили.
– О, это, наверное, Фишер!
Я пропрыгал на левой ноге к дверям – так быстрее.
– Доброе утро, Эрик!
– Здравствуйте, доктор Фишер! Спасибо огромное, что нашли время заехать!
– Да пустяки.
Фишер прошел в комнату, огляделся. Без белого халата он выглядел непривычно. Будто стал ниже ростом. Худощавый, лысоватый, с тяжелыми коричневатыми «мешками» под глазами. Мы не виделись больше месяца – с тех пор, как маму выписали. Мне показалось, что за это время Фишер постарел лет на пять.
Или, может, дело в обстановке. В нашей конуре, по-моему, даже свадебный торт будет выглядеть унылой горой прокисшего крема.
– Как нога?
– О, отлично, спасибо! Стометровку пока не бегаю, но костыли уже закинул в дальний угол.
– Молодец, – улыбнулся Фишер и ободряюще хлопнул меня по плечу. – О, ты поставил себе НКИ?
– Да…
Я машинально коснулся виска – там, где немного выпирала из-под кожи пластина нейрокомпьютерного интерфейса.
- Недешевое ведь удовольствие.
– Нам наконец-то выплатили компенсацию.
– О, понятно. Удалось-таки взыскать деньги с виновников аварии?
– Нет. Сам-то виновник погиб.
– А родственники?
Я покачал головой.
– Нет, там… Дохлый номер.
– Понятно. Мне очень жаль, Эрик. То, что с вами случилось… Жуткая история.
Я кивнул. Все так говорят. Если бы чужими соболезнованиями можно было оплачивать счета – мы бы с мамой были обеспечены до конца жизни.
– В общем, удалось получить только минимальную страховку. Большая часть ушла на оплату больницы. А на остаток я купил НКИ, модем для подключения к Эйдосу… ну, и еще кое-что, по мелочи.
– Странный выбор. Но ладно, не мое дело. Как мама?
Я замялся.
– Ну… Мы надеялись, что это вы нам скажете. В целом – получше. Разговаривает уже внятно, и начала немного двигать левой рукой.
– О, это отлично! Где она?
– Вон там, проходите…
Я распахнул перед ним дверь в спальню.
– Доброе утро, миссис Блэквуд!
– Здравствуйте, доктор.
– О, как вы тут шикарно устроились! Отличное оборудование!
– Я говорила Эрику… Не надо было тратиться…
– Ну, что вы. Так ведь и вам гораздо удобнее, и ему.
– Да, наверное…
– Что ж, давайте посмотрим, как ваши дела…
Фишер поставил свой чемоданчик на прикроватную тумбочку, достал стетоскоп. Я, пока он проводил осмотр, присел на старое продавленное кресло, стоящее в углу.
– Отлично, отлично, – бормотал Фишер. – Вы вызываете медсестру на дом?
– Нет, что вы, доктор… Откуда такие деньги… Он всё сам…
– Ты молодец, Эрик! Мышцы в хорошем тонусе, пролежней нет…
– Я переворачиваю её каждые полтора часа. И проверяю простыни. И гимнастику мы делаем три раза в день.
– Да, да, всё верно! Пролежни легче предотвратить, чем лечить. А гимнастика уже дает результаты. Вы ведь в больнице не могли шевелить рукой?
– Только… пальцами.
– Ну вот, видите, какой прогресс!
– Если бы не Эрик…
– У вас замечательный сын, миссис Блэквуд. Настоящий герой!
– Я знаю…
– Так, ложитесь поудобнее. А сейчас – внимательнее. Здесь чувствуете?
Он провел маме по ступне какой-то блестящей железкой.
Она покачала головой.
– А здесь?
– Н-нет… Нет.
– Ну, ничего страшного. А здесь?
– Немножко… Чуть-чуть.
– Во-от. Уже лучше! Не ленитесь, продолжайте гимнастику. Будем надеяться, мы сможем восстановить подвижность обеих рук.
– Это было бы… Просто замечательно, доктор.
– Мам, ну не плачь! Ты чего! Все же хорошо!
– Всё действительно замечательно, миссис Блэквуд. Гораздо лучше, чем я ожидал. Просто наберитесь терпения. Хороший уход, регулярные упражнения. И главное – хорошее настроение!
– Я ей тоже всегда так говорю.
– Ладно, мне нужно быть в клинике к девяти. Я постараюсь вас навестить через месяц. Если понадобится что-то срочное – мой номер есть у Эрика.
– Спасибо, доктор!
– Я вас провожу, мистер Фишер.
Мы вышли из спальни, и я плотно прикрыл за собой дверь. Выжидающе поглядел на доктора.
Тот опустил глаза.
– Что я могу сказать, Эрик. Она правда в хорошем состоянии. Ты отлично за ней ухаживаешь. Похоже, действительно, есть надежда, что она сможет двигать обеими руками…
– Вы же знаете, чего я хочу от вас услышать. Она будет когда-нибудь ходить? Или хотя бы сидеть? Она ведь не сможет долго в этой кровати, взаперти…
– Эрик, я все понимаю, но… Подвижность нижней части тела, скорее всего, уже не восстановить. Больше трех месяцев прошло, а она до сих пор не чувствует ног.
– И что, никаких шансов?
