Может, у леди Ройз есть сын, о котором ему не доложили?
Но в следующее мгновение мысли исчезли — он одним движением направил коня к тощей фигурке в сияющих на ярком солнце доспехах. Тренированное тело безупречно исполняло свой боевой танец, получая сигналы от обостренных в битве органов чувств: замах снизу правой рукой, чтобы одним ударом отсечь голову безрассудному юнцу, одновременно с этим вертушка левой, чтобы размозжить закрытое забралом лицо воина, что уже наскакивает слева, а затем возврат правой руки — воин, маячивший за тщедушной фигуркой, как раз подоспеет, чтобы напороться на меч.
— Госпожа, нет!!! — заорал тот, кто был слева, бросая свое тело наперерез правой руке Грейва.
Госпожа? Адово пламя…
В прорези золоченого шлема мелькнули изумрудные глаза. Идеально направленное движение Грейва вдруг сбилось. Он не смог ослабить силу удара, но все-таки сумел отвести меч чуть в сторону и ударить золоченый шлем по касательной. Отбиться левой уже не успел, невольно изменив направление тела и линию замаха. Именно это стоило ему победы.
Он успел увидеть, как сбитый с головы «юнца» шлем взлетает в воздух, открывая взору взметнувшиеся вверх золотистые длинные волосы и прекрасное лицо, но в следующий миг на его голову обрушился страшный удар. Странное видение взорвалось перед глазами кровавым туманом, а затем наступила темнота.
Глава 2. Позорное поражение
Закончив бинтовать Гвен голову, старый лекарь подал ей глиняную чашку с каким-то горьким отваром.
— Это облегчит вам боль, миледи, — извиняющимся голосом молвил лекарь, когда увидел ее гримасу после первого глотка.
— Спасибо, Филипп. Не беспокойтесь, я уже не малое дитя. Горькое питье — не самое страшное, что могло бы со мной приключиться.
— Мудрые слова, миледи, — согласился старый лекарь, кивая лысой головой. — Но должен заметить, что поступки ваши не столь же мудрые. Это было очень, очень безрассудно с вашей стороны — надевать доспехи и рваться в бой.
— Я знаю, Филипп, вы этого не одобряете…
— Не одобряю?! — глаза несчастного старика округлились. — Посмотрите на мои руки! Они до сих пор дрожат от ужаса! Что было бы, если бы мы вас потеряли?! Мне жаль, что вы меня совсем не слушаете! Был бы жив ваш батюшка…
— Но он мертв, — отрезала Гвен. — А я не могла отправить своих людей на смерть, не воодушевив их личным примером.
— Глупости! — голос старика гневно дрожал. — Молодой леди вроде вас положено сидеть в горнице и вышивать вместе с подругами красивые узоры на платьях, а не гарцевать на коне наряду с рыцарями! Вас ведь могли убить! Вы это понимаете?
— Понимаю, — Гвен вспомнила удар тяжелого меча о свой шлем и потерла ушибленную голову сквозь повязку.
— Болит? — лекарь тут же сменил гнев на милость.
— Совсем немного, — Гвен поднялась, взяла со стола маленькое зеркальце в золоченой оправе и постаралась расправить распущенные волосы над повязкой так, чтобы скрыть ими как можно больше некрасивой белой ткани, обернутой вокруг головы. — Тот рыцарь, что ударил меня…
— Рыцарь?! Побойтесь бога, миледи, какой же это рыцарь? Это просто разбойник!
— Неважно, — перебила его Гвен. — Он жив?
— Не знаю… Кажется, я видел, как его среди других волокли в подземелье для допроса. Меня туда пока не звали.
— Допроса? — Гвен поежилась.
— Что вам до него?
— Он пощадил меня.
— Что?.. — растерянно моргнул глазами лекарь.
— Его удар должен был снести мне голову. В последний момент он удержал руку и хотел отвести от меня меч. У него не совсем получилось, — Гвен снова потрогала ушибленную голову, — но благодаря ему я осталась жива.
— Бог все видит! — назидательно изрек Филипп и осенил себя крестным знамением.
— Не знаю, Филипп… Но благодаря этому мы победили, а они проиграли. Они потеряли своего вожака, и это подкосило их решимость. Если бы тот рыцарь убил меня…
— Разбойник!
— …исход боя мог быть совсем иным.
Старый лекарь пожал плечами.
— Провидение божье…
— Я хочу его видеть, — Гвен отложила зеркало и оправила на себе платье. — Вы говорите, его повели в подземелье?
— Скорее, потащили… Миледи, умоляю вас… ну послушайте меня хотя бы один раз! Не надо вам туда ходить! Если он способен говорить, ваши верные слуги добьются от него признаний.
— Мне нужны не признания, — резковато ответила Гвен и вышла из своей комнаты.
С каждым шагом она нервничала все больше. А если она не успеет? Если он уже умер от полученных ран? Или его уже замучили насмерть во время допроса?
У входа в подземелье она прихватила со стены факел и ускорила шаг. Каменные ступени были слишком круты и местами покрыты плесенью, поэтому ей приходилось быть осторожной, но все же она торопилась.
Почему-то для Гвен было важно узнать, отчего враг пощадил ее, обрекая самого себя на смерть.
Она должна была успеть.
Дойдя до коридора с чередой тяжелых дверей, она принялась заглядывать в каждую. Почти все темницы были заняты — в плен было взято много разбойников, посягнувших на мирную жизнь замка. Избитые, окровавленные, корчащиеся от боли в ожидании допросов люди походили один на другого, и Гвен засомневалась, сможет ли она узнать того самого рыцаря. Впрочем, она помнила, что тот был высок.
Очень высок и широк в плечах — пока среди пленных ей такие не попадались.
Гвен сбилась со счета, какую камеру открывала, когда, наконец, нашла то, что искала. В этой камере дверь была приоткрыта — и она отличалась от остальных тем, что узник в ней был один, а допрашивающих двое.
Да, он был весьма высокого роста. Его вздернули на железном крюке, вделанном в каменную стену, привязав за запястья. Обычно в таком положении люди могли стоять на ногах, но этот упирался в пол коленями. Человек, что его допрашивал, стоя в полный рост, лишь слегка наклонялся к его лицу.
Он был еще жив. Похоже, он только что пришел в себя — после того, как его окатили из ведра холодной водой.
Гвен успела.
* * *
Сколько времени прошло до того, как он очнулся, он не мог бы сказать даже под пыткой. Впрочем, пыткой было само возвращение сознания: разбитую голову разрывало от боли, крепко связанные над головой руки, державшие вес безвольного тела, онемели, выкрученные в суставах плечи горели огнем. Он попытался переместить вес на ноги, чтобы хоть немного ослабить боль в руках, и понял, что его поставили в унизительную позу — на колени, пристегнув лодыжки к полу железными скобами.
Рукам действительно стало чуть легче — если можно как-то выразить степень боли, охватывавшей все тело, но теперь заныли колени, приняв вес и соприкасаясь с неровной и твердой каменной поверхностью — похоже, он был в подземелье. Хоть немного переместить ноги не удалось: он был зафиксирован в оковах прочно и таким образом, чтобы поза доставила ему как можно больше неприятных ощущений.
