Жестоко болели ребра — при каждом вздохе тело словно пронзали тысячи толстых игл. Сломаны, что ли? Но как? Боль такая, будто по нему потопталось стадо лошадей. Хотя, может так и было — кто знает, что случилось после того, как он мешком свалился с коня?
В довершение ко всему было адски холодно. И мокро. На нем не было никакой одежды, и, похоже, его только что окатили холодной водой.
Безумно хотелось пить. Он попробовал слизнуть с губ капли воды, стекающие с мокрых волос по лицу — вкус воды, смешанной с его собственной кровью, оказался солоноватым.
Но больше всего докучала боль. Боже всемилостивый, тело будто окунули в боль целиком.
В тишине подземелья Грейв услышал собственный хриплый стон.
— Очухался? — беззлобно спросил кто-то, кого он не мог разглядеть.
Ресницы Грейва слиплись от запекшейся крови, веки опухли — он с трудом сумел их разлепить. Сквозь узкую щель между веками он видел лишь пляшущие огни факелов вокруг себя и размытые тени, неясно меняющие очертания.
Одна из теней склонилась над ним, схватила за нависшие над лицом мокрые волосы и задрала голову Грейва кверху. Ее тут же пронзило огненной болью. Воспаленные, заплывшие кровью глаза закрылись сами собой, из сухого и саднящего горла снова вырвался стон.
— Я же говорил, что этому могила пока не светит. Пусть вначале развлечет нас беседой.
— Если он хоть что-то соображает. Как из него мозг не вытек, после такого-то удара, просто диву даюсь.
— Эй! Это ты был у них главный?
Грейв заставил себя разлепить глаза. Пересохшие губы растянулись в насмешливой улыбке.
— Смеется… Боже милостивый, ты посмотри на него! Он смеется! Что я такого смешного сказал?!
Чья-то рука по-прежнему держала его голову за волосы, а другая рука в перчатке из грубой кожи с металлическими накладками с размаху встретилась с его лицом. Губы лопнули, будто спелые помидоры, по подбородку заструилась теплая кровь. Раненая голова буквально взорвалась болью от удара, и Грейв опять не сумел подавить стон.
Гребаный слабак.
Язык несмело скользнул вдоль ряда зубов. Вроде целы. Хотя дальний снизу, похоже, шатается — раньше так не было.
Зубами он всегда дорожил. Лекарь с самого детства приучал его ухаживать за зубами, приговаривая, что взрослому они даются раз и на всю жизнь. Потеряешь — уже ничем не заменишь.
А без зубов плохо. Это он знал.
— Я тебя разучу смеяться, тварь. Назови свое имя! — донесся до его сознания вопль бесплотной тени.
Грейв хотел бы не улыбаться, но просто не мог. Ему подумалось — если он назовет себя собственным прозвищем, не сочтут ли они это насмешкой? *
(*Грейв (англ. Grave)— «могила, надгробный камень».)
Следующий удар сломал ему нос, и на этот раз он громко зарычал и задергался в своих оковах. Боль в плечах и запястьях казалась теперь нежной лаской по сравнению с болью в переносице — походило на то, будто ему всадили нож прямо в мозг. Он бы с радостью лишился сознания, но оно почему-то все еще оставалось при нем.
— Может, он язык себе откусил? — поинтересовалась другая тень, стоявшая чуть поодаль от первой. — Постой, постой, дай проверить…
Первый мучитель отпустил его голову, а второй приподнял за подбородок — почти нежно — и вставил лезвие ножа ему между губ, пытаясь разжать зубы. Грейв решил, что упрямиться глупо.
— Нет, язык пока еще при мне.
Он не узнал собственный голос — хриплый, надсадный, гундосый, отдающий пульсирующей болью на затылке и в переносице.
— Тогда назови свое имя. И попробуй еще раз оскалиться — я начну с того, что отрежу тебе губы.
Грейв рассудил, что его имя не такая уже большая ценность, а губ определенно было жалко.
— Капитан Грейв.
— Капитан? — хмыкнула первая тень. — Какой ты, в пекло, капитан?! Вор помойный — вот кто ты на самом деле!
— Если точнее, то наемник, — прогундел Грейв, слизывая кровь с нижней губы.
Жаль, капель воды на губах не осталось.
Тень заржала противным смехом. У Грейва и то получилось бы лучше, если бы оставались силы смеяться.
— Наемник? Скажи уж как есть — шлюха, продающаяся богатеньким лордам за деньги.
Грейв попытался пожать плечами и тут же пожалел об этом. Сознанию трудно было сконцентрироваться на всех источниках боли, которыми изобиловало тело.
Кроме того, его начало колотить от холода. Как такое могло быть, в разгар лета? В леднике они его держат, что ли? А мокрая после ледяной купели кожа остывала еще быстрее.
Теперь он не был уверен, что досаждало хуже — холод или боль.
— Кто тебя нанял? — не заставил себя ждать следующий вопрос.
Грейв осторожно облизнул верхнюю губу.
— Какая разница?
Тень неожиданно отошла, а в следующее мгновение тишину подземелья прорезал свист плети — а торс опоясало кольцом свежей боли. Грейв дернулся и зашипел.
— Кто тебя нанял?
— Да пошел ты…
Плеть прошлась по телу Грейва еще раз. И еще раз. И еще.
— Кто тебя…
Грейв старался молчать, стиснув зубы, и корчился от боли. Нет никакого шанса увернуться от ударов, если твои руки прикованы к стене высоко над головой. А ты обнажен, обездвижен и обречен.
— Хватит, — вступилась Вторая Тень, у которой был нож. — Ты его только щекочешь. Не видишь — он даже удовольствие получает от твоих поглаживаний. Давай лучше я — и сразу к делу.
Вторая Тень подступила к Грейву и вновь приподняла клонившуюся книзу голову за подбородок, словно изучая. А затем провела острием ножа под веками.
— Предлагаю начать с глаз. Какой тебе милее — левый или правый?
Грейв попытался открыть глаза и сконцентрироваться на расплывающемся за кровавой завесой лице. Вполне вероятно, эта мерзкая щетинистая рожа, скалящаяся гниловатыми зубами — последнее, что он видит в свой жизни.
Дерьмо. Лучше бы его прикончили тогда, в битве, тем самым ударом, наказавшим за малодушие. Тогда последним, что запечатлели бы глаза перед смертью, было бы прекрасное лицо зеленоглазой незнакомки.
Грейв набрал в легкие побольше воздуха, словно для вздоха, а затем сплюнул кровью в нависшую над ним поганую рожу. Тень брезгливо отпрянула, ругаясь и отираясь.
— Это точно будет стоить тебе языка, гнида. Но чуть позже. Сначала — глаз. Итак, повторим: кто тебя нанял?
Грейв внимательно следил за кончиком ножа, приближавшимся к правому глазу. Жаль, что правый. Хотя… он не сомневался, что совсем скоро та же участь постигнет и левый.
Интересно, сколько он продержится вот таким вот куском мяса, прежде чем начнет орать от боли во весь голос? А прежде чем сдохнуть?..
