Мы договариваемся встретиться через полчаса в кафе на углу Некрасова и Литейного. Мне лично это заведение давно импонирует. Это и от конторы недалеко, и работает оно чуть не до утра, и курить там разрешают, и кондиционер имеется — конец июля все-таки — да и выбор блюд неплохой. Причем сравнительно недорого, что тоже немаловажно для моего бумажника, отнюдь не страдающего хроническим ожирением.
Да-а-а… Надо же — Ленка Мильченко! Сколько все же лет прошло, если быть точным? Семнадцать?.. Нет, больше вроде. Выпускались мы в… черт — в каком же году?!.. а, ну да! А сейчас у нас… Вот это да! А ведь будто вчера…
Школа наша, между прочим, была не совсем обычная, а, как тогда говорили, «с усиленным преподаванием» французского языка. Устроить туда своего ребенка для родителей было делом отнюдь не простым. Так что, хотя находилась она в нашем микрорайоне, маме пришлось-таки — чуть ли не единственный раз в своей жизни! — использовать родственные связи. Уж больно она боялась, как бы ее чадо не связалось с дурной компанией. В «Версале» же — так нашу школу обычно называли в разговорах — с этим было все в порядке. У нас учились, в основном, дети научной и творческой интеллигенции, то есть людей, чьи фамилии частенько были на слуху. Правда, особого значения это не имело, поскольку в те времена кичиться происхождением считалось неприличным.
Однажды я изрядно попортил физиономию сыну ректора одного из крупнейших вузов, но никаких официальных последствий сие деяние не повлекло. Ну, а неофициально он меня чуть позже с двумя приятелями подловил вечером во дворе, когда я с тренировки возвращался, и должок сполна возвратил. А папаша-ректор так ни о чем и не узнал. Шмотками тоже хвастать не позволяли — строго было, даже для девчонок! Форму, правда, старшеклассникам носить было необязательно, но при этом — никаких джинсов, ультрамодных юбок или футболок. Во дворе — ради бога, а в школу — ни-ни! Как-то Маришка Светлова надела золотые сережки, подаренные бабушкой на шестнадцатилетие, — так классная чуть не скандал закатила и заставила их снять.
Ленка же всегда одевалась скромненько — даром что профессорская дочка, ничем особым среди подруг не выделялась, и мне до сих пор непонятно, почему вдруг в девятом классе я — Пашка Орлов, по прозвищу «Тюбик» — влюбился в эту девчонку до беспамятства. Мы жили тогда в одном дворе — в соседних домах. Каждое утро я, уже одетый, стоял у окна и караулил, когда Ленка выйдет из подъезда, а затем кубарем — что там лифт! — скатывался с четвертого этажа по лестнице. Какое это было неземное счастье — идти рядом с ней, неся ее портфель, слушать ее голос, смотреть, как она легким жестом поправляет непослушные волосы. Первая любовь!
Вот только избранница моя никак не проявляла ответных чувств. Ну — ходит, портфель таскает — и что?.. В глубине души ей, конечно, мое внимание льстило — а какой девчонке оно бы не польстило? — но не более. А потом у меня и вовсе соперник объявился — Лешка Алексеев. Он в нашем классе был корифеем от химии (какого черта было тогда идти во французскую школу?) и собирался поступать в Техноложку — как и сама Ленка. Александра Алексеевна — химичка наша — в них обоих души не чаяла, постоянно ставила всем остальным в пример и посадила на первую парту перед своим столом. Постепенно они и на других уроках стали садиться вместе. Я часто перехватывал ее взгляд, обращенный на соседа, и ловил себя на мысли, что на меня она так никогда не смотрела…
До сих пор помню наш выпускной вечер, и как красива была она тогда, и как я все не решался пригласить ее танцевать. А потом она вдруг неожиданно исчезла из актового зала, и я бегал по шкальным закоулкам в поисках. И нашел! Они с Алексеевым целовались в закутке у спортивного зала… Как же я тогда переживал — даже сейчас слезу прошибает, когда вспоминаю!
А потом началась абитуриентская гонка. Ленка, как и ожидалось, без особых проблем поступила в Техноложку, Лешка Алексеев вдруг подался в Горный, а я еще чуть раньше их успешно провалился в Мухинское. Мама — старший научный сотрудник Русского музея и сама в прошлом выпускница этого училища — имела, разумеется, определенные связи и там, но на сей раз принципиально не стала их использовать. Да и правильно, в конечном итоге — сейчас я это отчетливо понимаю. До армии мне оставался еще год, и, чтобы не сидеть у матери на шее, пошел я работать. Отец моего приятеля Сереги Гизунова трудился в грузовом автопарке, расположенном неподалеку от дома, и устроил меня туда учеником автослесаря.
Это был мужественный поступок, поскольку оба моих родителя, будучи кончеными гуманитариями, в жизни не держали в руках никаких инструментов, кроме авторучки. Соответственно, обучить меня хотя бы основам какого-либо ремесла предки просто не имели возможности. Стыдно сказать — в пятнадцать лет молоток в руках толком держать не умел… Так что в своем ученичестве я и мозоли натер, и шишек набил, и насмешек натерпелся. Но, тем не менее, благодаря дяде Саше уже через полгода относительно неплохо разбирался в ходовой части автомобиля и даже мог самостоятельно выявить и устранить некоторые поломки. Потом и двигатель освоил — позже это не раз выручало.
А год тот пролетел незаметно. С Ленкой во дворе мы практически уже не виделись. Я убегал на работу к восьми и возвращался около шести, а то и позже, причем достаточно уставший. Первое время, с непривычки, так вообще ни до чего было: поесть, в душ и спать. Даже дзюдо забросил. У Ленки же появилась своя — студенческая — компания, так что пути наши разошлись. По весне меня, как и положено, призвали в армию. Отслужил. Потом — школа милиции, снова служба…
Впрочем, извините! Сейчас не обо мне речь.
Ленка, как это и положено даме, опоздала. Она появилась как раз в тот момент, когда я уже начал думать, что все это мне приснилось, а официантка в третий раз поинтересовалась, буду ли я, наконец, еще что-нибудь заказывать, кроме стакана минеральной воды. Идею взять пока хотя бы чашечку кофе я категорически отверг. Во-первых, этот прием уже использовали братья Вайнеры в бессмертном сериале, а я шаблонов, как вы знаете, не люблю, а во-вторых — попросту жарко.
— Ой, Павел, какой ты стал… Настоящий полковник! — затараторила моя подруга, весело улыбаясь. — Прости, пожалуйста, что опоздала. Сам знаешь, как у нас сейчас транспорт ходит.
— Я жду тебя уже двадцать лет, поэтому лишние двадцать минут на этом фоне не значат абсолютно ничего.
С этими словами я извлекаю из-под стола букет цветов. Ленка довольно улыбается. Мои переживания ей, между нами говоря, по барабану, но комплимент, да еще цветы — какая же женщина останется равнодушной. Она усаживается за столик и смотрит на меня своими огромными глазищами. Я, естественно, начинаю «таять» и, дабы не стечь со стула мокрой лужицей, извлекаю из кармана пачку «Парламента» — специально раскошелился ради встречи — и протягиваю ей. Ленка отрицательно качает головой. Я закуриваю и деловитым тоном, как бы настраиваясь на длительный вечер, интересуюсь:
— Что будем пить?
— Ничего. Давай как-нибудь в другой раз, ладно?
